Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Но если смотреть на вопрос глубже, было печально, что январский съезд сделался эрой в жизни кадетов. Правительство нас спасло от главной опасности, от революции, но положение оставалось опасно. Кадетская тактика сорвала попытки Витте найти в общественности опору своему министерству. В схватке старого режима и революции победило не общество, а государственный аппарат. У реакции были теперь развязаны руки, и это могло привести к плохим результатам. Как вместо четыреххвостки кадеты получили избирательный закон 11 декабря [1905 года], так вместо «бельгийской» или «болгарской конституции», на которые рассчитывал Милюков, они рисковали получить конституцию, в которой у представительства никаких бы прав не было. В правительстве по вине самих кадетов не было «общественных деятелей», и обсуждение конституционных реформ происходило тайно от них. А главное, события ноября и декабря дали убедительный довод сторонникам самодержавия; конституция никого не успокоила, а приемы старого режима порядок восстановили. Конечно, шансы конституционного строя не были бы навсегда погублены, если бы даже Манифест 17 октября был «взят назад», но борьбу за него пришлось бы начинать сначала и в худших условиях. Долгом искренних конституционалистов было сейчас восстановить то, что было можно, т. е. объединение и солидарность конституционного фронта против сторонников самодержавия. А Кадетская партия в это время занимается тем, что подрывает авторитет будущей Думы и объявляет, что органически в ней работать нельзя; признавая, что «октябристам» и Партии правового порядка придется отстаивать конституцию, они этим партиям желают сделаться «черною сотнею». Пусть наряду с этим партия показала словесную ловкость и свои постановления лишила всякого реального смысла. Но этот партийный «успех» был столь же характерен, сколь и печален. Партия показала, на что ее силы уходят. Если кадеты обнаружили мало искусства в политике, то большой талант в «политиканстве», в умении создавать «комбинации» и «видимости» и ничего не говорящие формулы. Этой тактике они и впредь не изменяли. Партия стоила большего. Только она не хотела признать, в чем ее главная сила. Этому могли бы ее научить хотя бы ее избиратели.

Глава XXI. достоинства и заслуги к[а]д[етской] партии

Политическая сила каждой партии не в числе ее записанных членов, а в доверии, которое она внушает непартийной, т. е. обывательской, массе. Это доверие основывается не на программе, не на резолюциях съездов, которыми интересуется только партийная пресса, а на самостоятельном суждении, которое составляет себе о партии обыватель. Оно часто не совпадает ни с мнением, которое имеет о себе сама партия, ни с тем, которое она о себе стремится внушить. Суждение обывателя проще. Еще до войны[860] я как-то говорил о политике с крестьянами нашей деревни. «Мы в деревне кое-что смекаем, — сказал один пожилой крестьянин, знавший меня еще мальчиком. — Разве мы не понимаем, что вы с Николаем Алексеевичем (мой брат — тогдашний министр внутренних дел) в разные стороны тянете». Крестьянин не имел понятия о кадетской программе, о резолюциях съездов, вероятно, даже о том, какой я сам партии. Чтобы высказать такое суждение, в общем справедливое, эти подробности были ему не нужны.

Несмотря на мое скептическое отношение к тактическим приемам партии, я должен признать, что ей очень рано удалось внушить к себе это доверие обывателей. Это чувствовалось еще до выборов 1906 года.

Появление партии на свет, опубликование ее программы в газетах сопровождались немедленным успехом. У меня, как и у всех, обрывали звонки с просьбами в нее записать. Просили об этом люди, от которых всего менее этого можно было бы ждать. Я в другом месте рассказал, как Ф. Н. Плевако добивался вступления к нам и как я сам в этом ему помешал[861]. Когда я старался ему показать, что он не может принять нашей программы, он только смеялся: «Программа мне не интересна, это предисловие к книге. Кто его читает?» Через несколько недель он вошел в Октябристскую партию, а позднее был от нее и членом Государственной думы. Помню, как к нам немедленно записалось несколько судебных деятелей, в том числе Н. Н. Чебышев. Я хорошо знал, что по всей своей идеологии он к нам не годился. Но он мне не верил, в партию записался и оставался в ней до циркуляра министра юстиции, который запретил чинам своего ведомства участвовать в каких бы то ни было политических партиях[862].