Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Несмотря на оговорки, было ясно, что Бюро кое-чему научилось. Оно могло бы высказаться еще определеннее. Оно могло сказать: «Мы ошиблись; мы поставили ставку на уступчивость власти перед революцией и прогадали. Не мы поэтому возьмем теперь власть, а те, кто стоит направо от нас. Победа власти над революцией, к счастью, не все у нас отняла. Обещание конституции обратно не взято. Но конституцию надо защищать и беречь. Ей угрожает опасность; реакция снова окрепла. Против реакции должны противостоять более правые конституционные партии — Союз 17 октября и правового порядка. На них ляжет эта забота, пока мы будем довольствоваться благодарною ролью политической оппозиции. И если их роль такова, мы должны не вести с ними борьбу, а их в этом поддерживать. Такова тактика, которая диктуется положением».

Если бы Бюро это сказало, Партия кадетов получила бы определенную физиономию, стала бы действительно парламентской оппозицией, стала бы тем, чем сделалась после переворота 3 июня [1907 года][854]. Но это не было мнением партии, особенно ее левого фланга. Последний в революцию верил и с революционной идеологией не разрывал. Тогда опять встала бы возможность раскола. Даже того, что Милюков и Кокошкин сказали, было достаточно, чтобы в партии вызвать смущение. Помню негодование многих. «Куда нас ведут?» «Как мы можем с этим домой показаться?» «Что за Кадетская партия без Учредительного собрания, без союза с „левыми“, без борьбы против всех, кто правее кадетов?» Не все одинаково быстро воспринимают уроки. То, что уже стало ясно Милюкову и Кокошкину, еще не было видно провинциальным членам партии, тем деятелям «освободительного движения», которые в течение двух лет работали под определенными флагами. Военная психология, навыки и личные отношения держали их крепче, чем руководителей партий. И это коренное разномыслие в идеологии партии, которого ничем устранить было нельзя, вышло наружу, как только заговорили о ее отношении к будущей Думе.

У кадетов было на этот счет удивительное представление. Как за монархом они не признавали права «октроировать» конституцию, так за будущей Думой, пока она не будет избрана по четыреххвостке, они не признавали прав законодательствовать. Единственной компетентной властью в России признавалось Учредительное собрание. Для левого крыла партии все это было бесспорною аксиомой. И вдруг в докладе Бюро стали допускать хотя бы приступ к законодательной деятельности Думы, и партии поручалось готовить для этого законопроекты!

«Я нахожусь в недоумении, — говорил левый делегат Ромм. — Мне кажется, что я не на съезде уже определившейся партии, а на съезде лиц, собравшихся для учреждения новой партии. Предложения, которые были здесь сделаны, клонятся к коренному изменению партийной программы. Нам рекомендуют теперь отказаться от той кардинальной точки зрения, на которой мы стоим, и принять участие в законодательном учреждении, которое основано не на четырехчленной системе выборов» и т. п.[855] По мнению Ромма, который остался верен партийным заветам, делом такой «ненастоящей» Думы было только создать новый избирательный закон и разойтись. Ромм был последователен. Что же, как не это, устами кадетских руководителей заявила Витте земская делегация? Это же говорилось кадетами на всех земских съездах. А если так, то «теоретически правильным» выводом из этого было отрицание права за Думой, избранной по избирательному закону 11 декабря [1905 года], заниматься законодательным делом. Ромм приходил в негодование при мысли, что от этой позиции Кадетская партия отступает, что она говорит о законах, которые Дума будет подготовлять. Но после ноябрьских и декабрьских событий правое крыло партии уже не подчинялось, как прежде, левому радикализму. Правый кадет Петражицкий упрекал Бюро за то, что оно не сделало всех выводов из нового положения. «Ограничение деятельности первой Думы одними подготовительными работами к реформам неприемлемо. Такого рода деятельность вообще не соответствует природе и задачам парламента»[856]. Для Петражицкого 1-я Дума, хотя и избранная не по четыреххвостке, была все же парламент, у которого свои природа и задачи.

Здесь обнаруживалась непроходимая пропасть между левым и правым крылом. Для одних «революция» все еще продолжалась и Дума — только средство, чтобы взрывать «конституцию», как это собирались сделать с булыгинской Думой. Для таких политиков левые враги конституционной монархии по-прежнему были союзники. Для других, представителем которых был Петражицкий, конституция у нас есть и будущая Дума есть настоящий парламент; его надо не взрывать, а использовать для законодательных целей.