Власть и оппозиции

Говоря о последующих оппозиционных группировках, Рыков заявлял, что некоторые из них «надеялись, некоторые были уверены в том, что я при благоприятных обстоятельствах открыто перейду на их сторону»; его же молчание по поводу этих группировок «давало повод тому, что я, возможно, остаюсь на старой позиции». В доказательство исправления этой очередной «ошибки» Рыков перечислял свои многочисленные выступления за последний год, в которых он критиковал «правую опасность» и новые антисталинские группировки. Рыков выражал желание, чтобы «из моей речи, на опыте моих ошибок товарищи научились с ещё большей силой, с ещё большей последовательностью бороться с правым уклоном в составе нашей партии» [757].

Касаясь своей работы в Наркомате связи, Рыков утверждал, что до его прихода в Наркомат последний «фактически находился в руках вредителей и различных врагов Советской власти». К своим достижениям он относил принятое по его инициативе постановление Совнаркома, согласно которому «преступления по линии связи приравниваются к преступлениям против социалистической собственности», а к недостаткам — «большое засорение органов связи чуждыми элементами» [758].

Однако даже такое выступление было объявлено выступавшими в прениях «недостаточно самокритичным». Рыкову ставилось в вину то обстоятельство, что он не признал «внутреннюю политическую связь» своей позиции 1928—29 годов со своими прежними ошибками, начиная с 1911 года. В подтверждение «медленности», с которой Рыков изживает свои ошибки, ораторы ссылались на то, что он в двух своих выступлениях недавнего времени не произнёс обязательных ритуальных слов, восхваляющих Сталина. Большинство речей на собрании завершалось выводом о том, что Рыков не оправдал доверия XVI съезда, избравшего его в состав ЦК.

Атмосферу собрания характеризует донесение председателя «чистильной» комиссии Наркомата в областную комиссию по чистке. В нем сообщалось, что Рыков давал своим ошибкам «сильно смягчённые характеристики», а не менее половины участников собрания при выступлении лиц, критиковавших Рыкова, «всячески старались сбить ораторов. Наоборот, когда тов. Рыкову в его выступлениях удавалось пустить какую-либо остроту, эта часть публики разражалась неистовыми аплодисментами». Информатор не забыл сообщить и о своих заслугах, состоявших в том, что он, закрывая собрание, указал, что эти «неистовые аплодисменты по адресу тов. Рыкова за его остроты и шипение по адресу товарищей, старавшихся серьезно, по-деловому, вскрыть недостатки в работе Наркомата, выявляют подлинную антипартийную и антисоветскую физиономию их авторов» [759].

В постановлении комиссии по итогам персональной чистки Рыкова указывалось на его «ошибки», выражавшиеся в том, что он в двух своих выступлениях «обошёл молчанием вопросы о борьбе за генеральную линию партии». Комиссия постановила считать Рыкова «проверенным», но при этом «просить Центральную комиссию по чистке и ЦК ВКП(б) довести до сведения 17-го партсъезда, что тов. Рыков своей практической и партийной работой ещё в достаточной мере не доказал, что он изжил свои правооппортунистические ошибки» [760].

Более успешно прошла чистка Бухарина — в основном по причине того, что он выступил с ещё более постыдной и самоуничижительной речью. Он заявил о своей «полной безоговорочной солидаризации» с тем, что партийная организация потребовала его «добавочной проверки», поскольку он допустил «целый ряд тяжелейших ошибок». Подробно перечислив эти «ошибки», Бухарин утверждал, что его группа превратилась в конце 20-х годов «в рупор всех сил, которые сопротивлялись штурму развернутого социалистического наступления». Поднятые ею вопросы о партийном режиме, «сопровождавшиеся личными нападками и проч. на самых выдающихся и крупнейших руководителей нашей партии», Бухарин назвал «организационным рефлексом… мелкобуржуазных шатаний». Он заявлял, что теперь понял, что для победы социалистического строительства необходимы «абсолютное единомыслие и абсолютное единодействие», «военноподобный строй внутри страны» и партия «с железной совершенно дисциплиной», которая «способна железной рукой руководить массами». В установлении такого партийного режима Бухарин усматривал заслугу сталинского руководства, которое «исторически выросло, выковалось не на какой-нибудь организационной хитрости, оно выковалось, выросло и завоевало историческое место глубоко принципиальной линией» [761].