Власть и рынок

Критики свободного рынка часто утверждают, что для них важнее охрана «прав человека», чем прав собственности. Это искусственное отделение прав собственности от прав человека неоднократно было разоблачено либертарианцами, которые указывали, что (1) права собственности могут быть только у человека и (2) «право человека» на жизнь предполагает право сохранять то, что было человеком произведено для поддержания и улучшения жизни. Короче говоря, они показали, что права собственности неотделимы от прав человека. Кроме того, отмечалось, что в социалистических странах, где государство владеет всеми типографиями и всеми запасами бумаги, «право человека» на свободу печати — это просто издевательство[275].

Еще кое-что заслуживает быть отмеченным. Ведь права собственности не только являются важным составляющим прав человека, но в глубинном смысле нет вовсе никаких прав, кроме прав собственности. Короче говоря, единственным подлинным правом человека является право собственности. Это утверждение истинно в нескольких отношениях. Во-первых, каждый человек от рождения хозяин самому себе, собственной личности. В истинно свободном обществе «человеческое» право каждого человека — это, в сущности, его право собственности на самого себя, из этого права собственности проистекает его право на продукты его труда.

Во-вторых, так называемые «права человека» могут быть сведены к праву собственности, хотя во многих случаях этот факт осознается смутно. Возьмите, например, «право человека» на свободу слова. Это право предполагает, что каждый может высказывать все, что захочет. Обычно при этом упускают вопрос: где? Где человек имеет право высказываться? Во всяком случае, не на частной территории какого-либо постороннего человека. Короче говоря, он обладает этим правом только тогда, когда находится на собственной территории или на территории того, кто позволяет ему это — на основе договора о дарении или об аренде недвижимости. Таким образом, не существует отдельного «права на свободу слова»; есть только право собственности: право свободно распоряжаться своей собственностью или вступать в договорные отношения с другими собственниками.

Сосредоточенность на смутных, исключительно «человеческих» правах не только заслонила этот факт, но и породила уверенность, что в силу порядка вещей не может не быть самых разных конфликтов между личными правами человека и «общественным благом» или «общественной политикой». А поскольку существуют конфликты, то возникло убеждение, что никакие права не могут быть абсолютными, что они всегда имеют относительный и экспериментальный характер. Возьмите, например, право на «свободу собраний». Представьте, что группа граждан желает высказаться в пользу чего-либо и организует собрание на городской улице. Полиция, со своей стороны, разгоняет митинг на том основании, что он мешает дорожному движению. Выхода из этой ситуации нет, потому что улицы принадлежат городским властям. А как мы уже убедились, государственная (или муниципальная) собственность неизбежно порождает неразрешимые конфликты. С одной стороны, группа граждан может утверждать, что они платят налоги, а потому могут использовать улицы для проведения митинга, но, с другой стороны, права и полиция, которая не позволяет создавать помехи дорожному движению. Этот конфликт неразрешим на рациональном уровне, потому что отсутствует подлинная собственность на ценный городской ресурс — улицы. В истинно свободном обществе, где улицы находятся в частной собственности, вопрос решается просто: группе граждан будет достаточно договориться с собственником об аренде улицы. Если бы вся собственность была частной, стало бы ясным, что нет на свете никакой туманной «свободы собраний», а есть право собственника использовать свои деньги для покупки или аренды пространства, пригодного для проведения собраний или демонстраций, и все это может быть реализовано, если владелец согласится сдать в аренду или продать соответствующее пространство.