Власть и рынок

Четвертое и пятое определения Оливера — «осуществление любой формы контроля над действиями или убеждениями другого человека» — настолько туманны, а используемое в них слово «контроль» порождает столько вопросов, что ни один либертарианец не стал бы их применять. Остаются второе и третье определения «ограничения свободы», в которых Оливер пытается уклониться от любой разумной возможности решить проблему. В первом «ограничение свободы» определено как «прямое физическое вмешательство в возможности человека контролировать самого себя и свою собственность», а во втором — как «прямое физическое вмешательство плюс вмешательство в форме угрозы нарушения прав». Первое определение явным образом исключает мошенничество, а второе не только исключает мошенничество, но еще и включает угрозу соперничества с кем-либо. Поскольку ни одно из этих определений не ведет непосредственно к системе laissez faire, Оливер заключает, что задачу выполнил, и раз термин «ограничение свободы» безнадежно расплывчат и не может быть использован для выведения концепции свободы, совместимой с системой laissez faire, то нужно ввести дополнительное этическое предположение, отличное от базового постулата либертарианства.

Но дело в том, что вполне возможно найти адекватное определение «ограничения свободы», отвечающее требованиям концепции laissez faire. Не следует использовать неясный, порождающий вопросы термин «нарушения прав» [injury]. Лучше определить «ограничение свободы» как «прямое физическое вмешательство в личные или имущественные дела или угроза такого вмешательства». Вопреки тому, что предполагает Оливер, мошенничество попадает в категорию «прямое физическое вмешательство», поскольку последнее включает не только насилие с использованием оружия, но и такие акты, как нарушение права собственности и кражу без применения оружия. В обоих случаях осуществляется «применение силы» по отношению к чужой собственности. Мошенничество представляет собой разновидность воровства, поскольку предполагает, что мошенник завладевает чужим имуществом с применением хитрости, т.е. обещает равноправный обмен, который впоследствии не реализуется. В обоих случаях собственность изымают без согласия владельца.

Кто ищет, тот всегда найдет, и мы видим, что не так уж сложно сформулировать закон Спенсера таким образом, чтобы он однозначно приводил только к системе laissez faire. Важно избегать использования таких расплывчатых выражений, как «нарушение прав», «вред» или «контроль». Следует использовать термины, имеющие определенный смысл, такие, как «физическое вмешательство» или «угроза физического насилия».

Б. Атака на свободу заключения договоров

Избавившись, к собственному удовлетворению, от базовых постулатов теории естественных прав, Оливер предпринимает атаку на определенную категорию этих прав — на свободу договоров[279]. Оливер предлагает три формулировки этого права: 1) «человек имеет право вступать в договорные отношения»; 2) «человек имеет право вступать в договорные отношения, если условия договора не направлены к причинению ущерба кому-либо»; 3) «человек имеет право вступать в договорные отношения, если условия договора не нарушают чьих-либо прав». Вторую формулу можно отклонить сразу, поскольку и в этом случае, как признает сам Оливер, смутная идея «причинения ущерба» может послужить оправданием неограниченного вмешательства государства. Ни один либертарианец не стал бы использовать эту формулу. Наибольшей определенностью отличается, естественно, первая формулировка, не предусматривающая возможности для государственного вмешательства. Но Оливер и здесь обходит проблему: «Мало кто будет настаивать на столь пространном понимании свободы договоров». Возможно, но когда это истина устанавливалась большинством голосов? Третья формулировка, включающая оговорку, знакомую нам по формуле Спенсера, опять оказывается ненужной. Представим, что А и В заключают договор застрелить С. В соответствии с третьей формулировкой можно было бы сказать, что это незаконный договор. Но ведь ситуация совсем иная! Сам по себе договор никак не нарушает права С. Нарушением его прав могло бы стать только исполнение договора. Но в этом случае незаконным и наказуемым будет само действие, а не договор. Первая формула, предусматривающая абсолютную свободу договоров, отличается предельной ясностью и в силу этого заслуживает предпочтения[280].

Поскольку в основе договора должно быть взаимное согласие двух человек, Оливер усматривает еще более сильные возражения против свободы договоров, чем предлагает базовый постулат теории естественных прав. Потому что как, спрашивает Оливер, можем мы отличить договор, заключенный добровольно, от договора, заключенного в условиях «мошенничества» и «насилия», доказанность которых делает договор недействительным?

Во-первых, нужно определить — что такое мошенничество? Здесь он развивает два соображения.