Власть и страсть

— Совсем не вижу… извини. Я из Парижа, а там после дела Дрейфуса… А потом у вас в салоне столько разговоров про Теодора Херцля, Сион, антисемитизм…

— Ну, это наши корни… А ты, я вижу, пытаешься забыть, откуда ты…

— Откровенно говоря — да. Я обожаю Европу — здесь прогресс, а там у нас — темнота…

— Европу я тоже люблю и полностью ощущаю себя австрийкой, но корни забывать все же не следует… Видишь ли, мы всегда для австрийцев, да и для французов останемся людьми иного происхождения. Я — еврейка, а ты — мусульманин из России… даже не из Кавказа… ты для них может даже больше русский, чем кто-то еще.

— Тогда как насчет встречи двух не совсем правильных душ в Вене в кафе или ресторане?..

— Не в кафе… тем более, не в ресторане.

Фрейда уже на первом свидании решила ошарашить Али своей открытостью — она повела его в мастерскую к Густаву Климту, намереваясь позировать художнику голой, но Али об этом не сказала. Его рабочая студия находилась на задворках небольшого дома на Йозефштатдер. В студии находилась Адель и еще один молодой человек, которого Климт представил, как начинающего художника — Эгон Шилле.

В то время, как Али был немного одурманен запахом масляных красок от многочисленных тюбиков, его зрение было приковано к очень откровенной картине женской наготы — наготы натуральной и даже, как показалось Али, безобразной. Впрочем, Али и в этот раз решил, что не будет судить о картинах вслух.

— Вам нравится? — спросил Климт у Али.

— Интересно…

— Значит, нет… А вот я решил поддержать молодого художника, купил эту картину.

— Я бы тоже купил, — сказал Али. «Раз Климту нравится, значит надо брать», — подумал он.

Глаза у Эгона Шилле заблестели, но только на мгновение. Казалось, его печальное лицо было выбито скульптором, и ничто не могло его изменить. К нему в это время подошла Фрейда и бросила:

— Могу быть твоей моделью… без одежды…

Али занервничал — он к такому повороту событий был не готов. Но Эгон Шилле ответил:

— Извините, дорогая, но вы мне не подходите…

— Да?

— Слишком красивая и правильная… мне нужны другие женщины. Вот если мог бы я пригласить первую попавшуюся женщину с улицы, желательно немолодую…

— Это вот новое искусство… — осторожно бросил Али. Изображениями куртизанок, пьяных рабочих и прочих представителей низов его было не удивить. Французские импрессионисты рисовали их вдоволь. Но при этом женщины были всё же моделями, и никто не смаковал так не самые привлекательные детали человеческого тела. Но тема разговора сменилась:

— Художникам без филантропов и людей с кошельками приходится туго. Так было во все времена, — отметил Климт. — Так что желание ваше купить картины молодого художника похвально, — обращаясь к Али, сказал он.

Теперь Али более внимательно осмотрел студию Климта. Было несколько картин и набросков, но и на этот раз внимание южного темперамента привлек набросок картины, на котором мужчина, наклонившись, целовал женщину. Интересным было то, что набросок был двухмерным, без принятой «перспективы», отражая давно устаревшую примитивную технику рисования. И хотя Али и ранее видел репродукции схожих картин Густава Климта, этот скетч поцелуя привлек внимание тем, что сам акт любви был подчеркнут на двухмерном фоне.

— Картина не окончена, — сообщил Климт, — но близка к завершению, если моя модель будет более терпеливой, — и художник поглядел на Адель.

— Должен признать, мне нравятся импрессионисты, — отметил Али, — и я думал, что реализм — это уже прошлое, что, наконец, общество приняло импрессионистов. Но, кажется, сегодня я стал понимать, что и импрессионизм это уже вчерашний день.

— Мы живем в эпоху вертиго, скорости, изменений. Вчера — это уже вчера, а сегодня все должно быть новым, — отметил Климт. — И, возможно, если мне скажут нарисовать вот эту картину еще раз через месяц, я нарисую ее совсем по-другому.

После той встречи Али решил, что ему необходимо познакомиться с молодыми художниками, в особенности, изгоями, то есть теми, кто рисует не так, как все. Для этого он стал часто наведываться в Академию изящных искусств. В один из таких походов он встретил молодого человека, которому было отказано в зачислении — звали его Адольф Гитлер. Али заинтересовался его акварельными картинами, хотя ничего примечательного в них не было. Он подумал, что стоит купить пару картин на всякий случай.

— Теперь такое искусство никому не нужно, — печально сказал Адольф.

— Какое «такое»? — уточнил Али.

— Нормальное!

Молодой человек готов был кричать:

— Теперь всем интересно «дегенеративное искусство»!!! Вы Нордау читали?

— Нет… но что-то слышал…

— Почитайте, если вам интересно изобразительное искусство. Вы должны ознакомиться с этой работой. А что касается меня — то мне предлагают стать архитектором…