Читаем Власть и свобода журналистики полностью

Главное условие моего нормального (свободного) читательского или зрительского существования в массмедийном пространстве – наличие реального выбора-состязания между разными СМИ. Подчеркну ключевое здесь слово: разными… Настоящая свобода восприятия журналистского продукта состоит в возможности моего выбора между разными поставщиками этой продукции, между разными версиями получаемой информации. Монополия на журналистскую весть – конец гражданским свободам. Другого не дано. Общество, которое не заинтересовано в читательском и зрительском выборе между разными СМИ, общество, которое теряет вкус к свободе, «перестает ее защищать, перестает на нее ориентироваться, – тяжело больно, у него очевидные проблемы с иммунитетом, а значит – с будущим»[33].

От власти земной в России всегда ждут надлежащего порядка, одновременно ее побаиваются, ей покорно подчиняются, но ее же втайне недолюбливают. То же – и с властью СМИ. От нее ждут и регулярных последних известий, и разного рода развлечений-увеселений, и неизменных отвлечений от текущей жизни. Власти СМИ многие готовы верить на слово, даже сознавая, что власть эта обычно «врет» и в одну дуду с «начальством» дудит. И от нее же всякий норовит с досадой отмахнуться, как от надоедливой мухи. И с готовностью всякий раз устремляется к ней и с такой же готовностью от нее с презрением отрекается: «Опять эти СМИ…». Сложное раздвоение.

<p>Вожделенная свобода и цензурные «соблазны»</p>

Традиционно понятие «цензура», связанное с контролем властей над прессой, имеет у пишущих и читающих в нормальном демократическом обществе устойчиво (и вполне естественно!) отрицательный оттенок.

Однако стоит помнить, что исторически подобный «институт влияния» замышлялся и в позитивном общественном аспекте: «Цензура была призвана не гасить свет человеческой мысли, а отстаивать его от наплывающей бессмыслицы. В старину понимали, что печатание доступно не только героям, но и негодяям, и так как гении и герои количественно исчезают в неизмеримо огромной толпе непросвещенной черни, то бесцензурная печать должна неминуемо повести к страшной вульгаризации публичного слова, к торжеству зла /…/ Правда, цензура очень часто приносила и серьезный вред, но вред все помнят, а польза давно забыта. Между тем на небольшое число великих мыслей, что цензура по своей ошибке пыталась задержать, – какое множество задерживалось ею мыслей пошлых и вздорных, отравленных злобой, зараженных вредным безумием!»[34]. Абсолютно верно, однако, и то, что «цензура не спасает от глупости, так же как и свобода печати не гарантирует появления лишь умных текстов»[35].

Существует и такой парадоксальный взгляд на взаимоотношения властей (цензуры) и СМИ в России (в частности, в XIX в.): «Отечественная цензура ограничивала область практической свободы журналиста, литератора и вольно или невольно провоцировала развитие духовной свободы /…/ Не этим ли объясняется феномен блистательного развития отечественной культуры в XIX в., от начала и до конца скованного рамками цензурных ограничений?»[36].

В самом деле, власть цензуры в недемократическом жизнеустройстве косвенно (через искусственно возникшую необходимость преодоления насильственных препон) способствует возникновению и развитию особой системы функционально-стилистических ценностей, которые, к примеру, в России XIX–XX вв. получили наименование «эзопова» языка. Язык этот становится изощренно сложным и тонким посредником между писателем и посвященным читателем. Эзопова речь учит воспринимать текст между строк и становится вынужденным способом подцензурных рассуждений на самые вредоносные, с точки зрения властей, и на самые желанные, с точки зрения автора и верной ему аудитории, темы. Иными словами, явная несвобода может вызывать к жизни и оборонительные (более или менее успешные) «обходные маневры».

Одно несомненно: открытая или тайная цензура – система властных способов ограничения и утаивания достоверной, но кажущейся властям «вредной для общества», а чаще всего невыгодной для себя информации. Цензура – в любом случае чувствительная и трудно преодолимая преграда (система запретов и запруд) на пути от информации СМИ (в печатной или электронной версии – все равно) к аудитории (к целевой, к реальной, к той, ради которой мы трудимся). Цензура была и остается одним из главных препятствий на пути к свободе журналистского слова.

Многочисленные наблюдения над складывающейся к настоящему времени в России общественно-политической ситуацией показывают, что большинство нашего народонаселения убеждено: цензурные ограничения были и есть; касается же цензура прежде всего жизненно важной для человека информации.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное