Часть меня хотела бить дальше, пока от головы не останутся только осколки черепа. Часть меня знала, что я люблю его. Но я не поддалась этой любви. Не поддалась Сэмюэлю когда-то давно, не поддалась Адаму и сейчас не поддалась Тиму.
Я не стала снова бить его ломом по голове — у меня было более важное дело.
Но как сильно я ни била, металлический лом ничего не мог сделать с кубком. Странно: кубок глиняный, а железо разбивает большинство заклятий малого народа. Я раздробила цемент пола, но лом не оставил на этом проклятом кубке даже вмятины.
Оставляя на полу следы крови и других жидкостей, я искала кувалду, когда услышала рев машины, вылетевшей из-за угла.
Машину я узнала.
Это Адам, но он опоздал. Он больше не может меня любить.
Он рассердится на меня.
Нужно спрятаться. Если он меня не любит, то причинит мне боль, когда рассердится. А когда успокоится, сам почувствует боль. А я не хотела, чтобы ему было больно из-за меня.
Но человеку здесь не спрятаться. Значит, я не буду человеком. Я посмотрела на полки у дальней стены гаража. Койот может там укрыться.
Я переменилась, на трех лапах вскарабкалась на полку и спряталась за несколькими большими ящиками. Здесь было темно.
Из офиса послышался треск: Адам доказал, что висячий замок — не защита от разгневанного вервольфа. Я плотнее прижалась к полке:
—
Он не кричал. Ему это не нужно.
Голос долетел до меня и окатил волной гнева. Не похоже на голос Адама, но это он. Я чуть отстранилась от ящиков, чтобы они перестали трястись.
Того, что показалось в дверях гаража, я никогда раньше не видела. Похоже на одну из промежуточных форм при смене облика. Но эта была завершена, как будто сама промежуточная форма стала законченной и полезной. От груди до хвоста он был покрыт черной шерстью, очень функциональными выглядели руки — и пасть, полная зубов. Он стоял прямо, но не как человек. Его ноги были чем-то средним между ногами человека и лапами волка.
Адам.
У меня было всего мгновение на то, чтобы рассмотреть его, потому что в следующий миг Адам увидел тело Тима. С ревом, от которого у меня заболели уши, он набросился на него и стал рвать своими страшными когтями. Это было ужасно… и часть меня тоже хотела рвать это тело в клочья.
Больно будет лишь миг, потом все будет кончено. Я тяжело дышала от боли и страха, но не двигалась с места, потому что Тим велел мне отыскать реку. А еще я не хотела причинить боль Адаму.
Из офиса осторожно входили вервольфы. Бен и Хани — оба в человеческом обличье; я на секунду удивилась, как это им удается, когда Адам в такой ярости. Может, их защитило что-то в этом переходном облике… но затем появился Даррил. Лицо у него было перекошено, на лбу блестел пот, от пота потемнел его вязаный свитер. Именно контроль Даррила позволил остальным не увлечься гневом Адама.
Все остановились у входа, подальше от Адама, и стали оглядываться.
— Вы ее видите? — негромко спросил Даррил.
— Нет, — ответил Бен. — Я не уверен, что она здесь… чуете…
Он замолчал, потому что Адам уронил руку — не свою — и посмотрел на Бена.
— Очевидно, — напряженным голосом сказал Даррил, — мы все чуем ее ужас.
Он опустился на одно колено, как мужчина, делающий предложение возлюбленной.
Бен опустился на оба колена и склонил голову. Хани тоже. Все их внимание было устремлено на Адама.
— Где она?
Его голос звучал гортанно и со странным акцентом: слова исходили из пасти, предназначенной не для речи, а для воя.
— Мы поищем ее, сэр, — очень тихо сказал Даррил.
— Она здесь, — торопливо добавил Бен. — Прячется от нас.
Адам раскрыл огромную пасть и зарычал — скорее как
Он глубоко вдохнул и вытянул шею: в тихом гараже отчетливо прозвучал треск позвонков. Потом от волка остались только запах гнева и янтарный цвет глаз.
— Она еще здесь? — спросил он. — Вы это чуете?
— Ее запах повсюду, — ответил Бен. — Я не могу отследить ее. Но она нашла угол и спряталась. Она не стала бы убегать.
Последние слова он произнес рассеянно, осматривая помещение.
— Почему? — на диво мягким голосом спросил Даррил.
Бен вздохнул, как будто вопрос его удивил.
— Потому что убегаешь, когда есть надежда. Вы видели, что он с ней сделал, слышали, что он говорил. Она здесь.
Они видели, подумала я и вспомнила: техник сказал, что Адам видит все, что записывают камеры. Они все видели: мне стало так стыдно, что захотелось умереть. Потом я вспомнила, что должна сделать, и при мысли о реке, холодной и зовущей, стало легче.
— Мерси? — Адам медленно повернулся. Я закрыла нос хвостом и замерла, зажмурив глаза и положась на слух: уши подскажут, когда они подойдут. — Теперь все в порядке. Ты можешь выйти.
Он ошибается. Ничего не в порядке. Он не любит меня, никто не любит меня, и я одинока.