– Мужчины! – начал он, и они изумленно моргнули при таком обращении, потому что все еще находились в ступоре от недостатка сна и наполовину оглохли от ударов по ведрам. – Мужчины! – повторил Стандер. – Мы гордимся вами – вы лучшая чертова группа новичков, какие попадали в этот дом с тех пор, как я сам был новичком. Вы выдержали все, что мы обрушивали на вас, и ни разу не пискнули и не испортили воздух. Добро пожаловать в Рюст-эн-Вреде, теперь это ваш дом, а мы – ваши братья!
После этого старшекурсники окружили их, смеясь, хлопая по спинам и обнимая.
– Вперед, ребята! Идемте в паб! Мы ставим пиво! – проревел Рольф Стандер, и сотня сильных юношей, взявшись за руки и распевая песню, отправилась в отель «Дросди», где принялась колотить в запертую дверь, пока наконец владелец паба, нарушив разрешенные лицензией часы, не открыл ее перед ними.
Манфред, у которого от бессонницы и от пинты светлого пива кружилась голова, глуповато ухмылялся и тайком опирался на барную стойку, чтобы удержаться на ногах. Внезапно он ощутил, как что-то изменилось, и быстро обернулся.
Толпа вокруг него расступилась, оставив проход, по которому к нему шел Рольф Стандер, мрачный и грозный на вид. Сердце Манфреда забилось быстрее, когда он сообразил, что это их первая встреча после боя, случившегося три дня назад, и едва ли стоит ожидать чего-то приятного. Он поставил на стойку пустую пивную кружку, встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и повернулся лицом к Рольфу. Они обожгли друг друга взглядом.
Рольф остановился прямо перед ним, а остальные, новички и старшие, придвинулись ближе, явно не собираясь пропустить ни единого слова. Неопределенность длилась несколько долгих секунд, все боялись даже вздохнуть.
– Я хочу сделать с тобой две вещи, – прорычал Рольф Стандер. И тут же, как только Манфред напрягся, обаятельно улыбнулся и протянул юноше правую руку. – Первое – я хочу пожать тебе руку, и второе – хочу угостить тебя пивом. Черт побери, Мани, у тебя удар, какого я никогда не видывал!
Все разразились хохотом, и день растаял в пивных парах и изъявлении симпатий.
На том бы всему и кончиться, потому что, хотя официально посвящение закончилось и Манфред был принят в братство Рюст-эн-Вреде, все равно между почтенным четверокурсником, капитаном команды боксеров, и новичком оставалась социальная дистанция. Однако на следующий день вечером, за час до ужина, в дверь Мани постучали, и в комнату неторопливо вошел Рольф, облаченный в академическую мантию с капюшоном. Он сел в единственное кресло, закинул скрещенные ноги на письменный стол Манфреда и принялся болтать о боксе, изучении законов и географическом положении Юго-Западной Африки. Лишь когда прозвучал гонг, он встал.
– Я утром разбужу тебя в пять, для прогулки. У нас через две недели состоится важный бой с икейсами, – сообщил он, а потом усмехнулся, видя выражение лица Манфреда. – Ну да, Мани, ты теперь в нашей команде.
После этого Рольф заглядывал к нему каждый вечер перед ужином, частенько с бутылкой темного пива, спрятанной в кармане мантии, и они пили из стаканчиков для чистки зубов, и каждый раз их дружба становилась все более свободной и крепкой.
Это не ускользнуло от внимания других обитателей общежития, и старших, и новичков, и положение Манфреда еще более укрепилось. Через две недели состоялась встреча с командой икейсов, соревнование по весовым категориям, и Манфред впервые надел форму цветов университета. Икейсами называли студентов университета Кейптауна, где обучение шло на английском; они традиционно соперничали со Стелленбосом, где учились на африкаансе, а студентов прозвали мэйтисами. Их соперничество было весьма острым, и болельщики икейсов, одетые в цвета своего университета, не поленились приехать за тридцать миль в автобусах, полные пива и энтузиазма, и заполнили половину спортивного зала, распевая университетские песни и стараясь перекричать мэйтисов на другой половине зала.
Противником Манфреда был Лаури Кинг, опытный боец в полутяжелом весе, с хорошо поставленным ударом и бетонной челюстью, который победил в сорока любительских боях. При этом почти никто не слышал о Манфреде де ла Рее, а те немногие, которые сочли его единственную победу чистой удачей, не воспринимали его всерьез.