Власть меча

Когда Шаса был назван кандидатом от Объединенной партии на дополнительных парламентских выборах от Готтентотской Голландии и победил соперника из националистической партии, Сантэн увидела, что все ее честолюбивые мечты относительно сына сбываются. На следующих общих выборах ему почти несомненно предложат более значительное место, возможно, даже заместителя министра шахт и промышленности. Потом пост министра, а что дальше? Она почувствовала, как при этой мысли по спине пробежал холодок возбуждения, но не позволила себе задержаться на ней, чтобы не сглазить. Тем не менее она этого не исключала. Ее сын пользовался всеобщим расположением, даже повязка на глазу подчеркивала его индивидуальность, он говорил выразительно и интересно, умел заставить людей слушать и умел нравиться им. Он был богат, честолюбив и умен, и за ним она сама и Тара. Да, возможно и даже более чем возможно.

По какому-то капризу диалектики Тара, сохранив в неприкосновенности свои левые взгляды, приняла на себя управление Вельтевреденом как прирожденная хозяйка.

Характерно, что она сохранила девичью фамилию и, не моргнув глазом, перемещалась из элегантной обстановки Вельтевредена в больницы для бедных и пункты заботы о бездомных, прихватывая с собой такие пожертвования, с которыми Шасе не захотелось бы расставаться.

С такой же одержимостью она погрузилась в заботы материнства. Трое из ее старших детей были мальчиками, здоровыми и шумливыми; в порядке появления на свет они получили имена Шон, Гаррик и Майкл. В свое четвертое посещение постели для родов Тара, почти не затратив усилий и времени, произвела на свет шедевр. Девочку Тара назвала Изабеллой – в честь матери. Едва только Шаса впервые взял дочку на руки и она срыгнула на него немного свернувшегося молока, он был совершенно очарован ею.

Дух Тары и ее интригующая индивидуальность не давали Шасе соскучиться и отвечать на тонкие и не очень тонкие приглашения многочисленных хищниц.

Сантэн, прекрасно сознавая, какую горячую кровь де Тири унаследовал Шаса, была в ужасе от того, что Тара не замечала опасности и на завуалированные предупреждения отвечала: «Ах, мама, Шаса совсем не такой!» А Сантэн знала: он именно такой. «Mon Dieu, да он начал в четырнадцать». Но она немного успокоилась, когда в жизнь сына вошла еще одна женщина – Изабелла де Тири Малкомс Кортни. Было так легко совершить роковую ошибку и все испортить, вырвать из ее рук сладкую чашу жизни, которой она собралась насладиться, но по крайней мере теперь Сантэн почувствовала себя в безопасности.

Она сидела под дубами возле тренировочного поля для поло в Вельтевредене, гостья в поместье, которое построила и берегла, но гостья почетная, и была довольна. Цветные няньки присматривали за детьми: Майклу чуть больше года, а Изабеллу еще кормят грудью.

Шон был посреди поля. Он сидел на луке седла Шасы и возбужденно и радостно кричал, пока его отец, галопом прогнав лошадь между столбами ворот, повернул в облаке пыли и возвратился под топот копыт. Шон, чувствуя себя в кольце рук Шасы в безопасности, кричал:

– Быстрей! Быстрей! Папа! Иди быстрей!

На коленях у Сантэн нетерпеливо подскакивал Гаррик:

– Я тоже! – кричал он. – Теперь моя очередь!

Шаса наклонился в седле, посадил ребенка перед собой, и они снова понеслись галопом. Эта игра никогда их не утомляла; с ланча они уже довели до изнеможения двух пони.

Послышался звук мотора, приближавшийся к шато, и Сантэн невольно вскочила: она узнала отчетливое гудение двигателя «бентли». Потом взяла себя в руки и пошла навстречу Блэйну с большим достоинством, чем требовало ее нетерпение; но когда он вышел из машины, она увидела его лицо и заторопилась.

– В чем дело, Блэйн? – спросила она, целуя его в щеку. – Что-нибудь случилось?

– Нет, конечно нет, – заверил он. – Националисты объявили своих кандидатов на выборах в Кейпе, вот и все.

– Кого выставили против тебя? – Теперь она была очень внимательна. – Снова старого ван Шоора?

– Нет, моя дорогая, новую кровь. Ты о нем, наверно, никогда не слышала – Дэвид ван Никерк.

– А кого выдвигают от Готтентотской Голландии?

И когда Блэйн промедлил с ответом, она сразу насторожилась.

– Кто это, Блэйн?

Он взял ее под руку и медленно повел к семье, собравшейся под дубами за чайным столом.

– Жизнь странная штука, – сказал он.

– Блэйн Малкомс, я прошу дать ответ, а ты предлагаешь перлы доморощенной философии. Кто это?

– Прости, дорогая, – с сожалением сказал он. – Своим официальным кандидатом их партия выдвинула Манфреда Деларея.

Сантэн застыла и почувствовала, как кровь отхлынула от щек. Блэйн крепче взял ее за руку, чтобы поддержать, потому что она покачнулась. С начала войны Сантэн ничего не слышала о своем втором – непризнанном – сыне.

* * *