– Я искал вас, чтобы вы спасли моего папу. Его забрали военные. Увезли. Мы все плакали, а потом я сказал маме, что найду папу. Но тут опять приехали военные, посадили нас в вагон и повезли куда-то. Тогда я убежал и стал искать вас, чтобы спасти папу…
Комендант обнял его за плечи, прижал к себе и долго смотрел на мальчишку, который явно был истощён и, судя по коростам на лице, нуждался в лечении… Он явно взвалил на себя непосильную ношу. И верил, что нашёл спасителя и защитника…
Он снова сбежал – уже из больницы, когда увидел в окно, что самый главный начальник идёт по улице с завязанными за спиной руками, а по обе стороны от него два человека в обыкновенной одежде.
Мы встретились с ним поздно вечером на вокзале, когда за ним гналась здоровенная тётка, в руке у него был свёрток, завязанный платочком. Наша кодла как раз вышла в поисках еды. Мы с разных сторон вбежали между ним и тёткой с воплями: «Грабят!» Она растерялась и остановилась. Тогда мы рассыпались в разные стороны.
Нашли его сразу. Он сидел в углу между столбом и бревенчатым домом, в руке у него был здоровенный гвоздь. Мы сошлись с ним сразу. Он нам всем понравился. Наша кодла ему тоже понравилась. У нас были свои правила. Можно сказать, неписаный кодекс поведения:
За год мы объехали несколько уральских городов, постепенно пробираясь в сторону Волги. В каждом городе нам приходилось отстаивать свои права перед такими же, как мы. Но мы так были сплочены и верили друг в друга, что очень быстро нас признавали…
Видимо, мать у него была отчаянная. Она подняла на ноги даже тех, кто не в ладах с законом. Нас нашли. Ему передали письмо от матери. Что там было написано, мы не знали, да и знать не могли, даже если бы увидели письмо. Читать умел только он, а остальные делали первые шаги, так как он настоятельно вталкивал в нас грамоту почти на ощупь, лёжа ночью в каком-нибудь очередном подвале. Только стало всем нам ясно, что Витька нас оставляет и едет к матери, как он сказал: «Поднимать семью».
Прошло много лет. Воронова Виктора Алексеевича знали уже многие. Он
Беспокоит его и младшая дочь, справная женщина. Учительница немецкого языка. Но что-то с ней не так. С семьёй не ладится у неё. Нет-нет да и задаст она вопрос: «Кто я?» То вдруг услышит музыку немецкого композитора и заплачет. А на днях её пригласили переводчиком к делегации из Германии. Она ходила счастливая, а при расставании сняла с груди самое ценное, что у неё было, – подарок отца, аметистовые бусы, – и подарила-отдала немке из состава делегации…
Я жил у них целую неделю. Мне показали все достопримечательности Саратова. Мы много провели времени в беседах. Будто прорвало его и меня. Мы не могли наговориться. А были ведь мы знакомы почти год в десятилетнем возрасте, казалось бы, какие у нас разговоры…
С Анной, его дочерью, я говорил особо. Она отнеслась ко мне с большим доверием. Сказала, что никогда не видела отца таким раскрепощённым, каким-то свободным в общении, а ведь обо мне никто в семье ничего не знал. Я говорил с Анной – я с ней работал. Я не говорил, что я с ней работаю, ни Виктору, ни ей самой. Но я очень серьёзно с ней работал.
Постепенно из лоскутков информации передо мной складывалась вся величественная панорама трагедии целого народа, которая, как в зеркале истории, отразилась в семье моего друга. Мне было радостно, что наша взрослая встреча с Виктором не разочаровала нас, а только укрепила. И даже в таком возрасте повеяло чем-то надёжным, крепким, настоящим в человеческих отношениях.
В далёкие столетия уходят корни этой старинной семьи. Некогда, помогая
В 1936 году дед Анны уехал добровольцем в Испанию. Его совершенное знание немецкого языка оказало неоценимую помощь молодой республике. За что и получил он две правительственные награды от советского командования.
Безжалостна