Властелин бумажек и промокашек

— Павел Петрович, если вы переписываетесь с Иваном Кулаевым, — Николай переглянулся с Марией Фёдоровной, — следует сказать от Нас, что его отношение, чувство долга и преданность отцовскому делу заслуживает уважения и поощрения. Благоверная государыня цесаревна и великий князь Николай выражают ему свое удовольствие.

Мария Фёдоровна встала, показывая что аудиенция окончена, подала руку для поцелуя пунцовому от радости Нарановичу и пожелав успехов на поприще науки, ребятам, сидевших с ошалелым видом от всех свалившихся на их голову знаний, оставила юдоль премудрости.

* * *

Наранович покидал дворец совершенно в пораженных чувствах. Царская семья, мифологизированный предмет дум и молений, вмещающая комплекс понятий — от религиозного до философского. Словом, без царя — земля вдова. Вот эта самая семья оказалась на расстоянии вытянутой руки, говорила с ним и привечала. Одно это, способно ввести экзальтировать любого подданного империи. Но когда у Наследника оказывается, не по годам, умный сын то… Тут Наранович перекрестился на Казанский собор.

А и заживем же славно, проскочила у него шальная мысль. Во сколько Петр Великий математику осваивать начал? Четырнадцать? Николай Александрович уже обгоняет. Не говоря уже о его познаниях в экономике, отрывочных, но для ребенка девяти лет крайне удивительных. Особо импонировали у сына Наследника его внимание к людям, рассудительная речь и ощущение огромного интеллекта.

Наранович провел рукой по карману с конвертом от Николая, что царевич с обаятельной улыбкой попросил вложить отдельно от официального царского, в его письмо. В следующую пятницу во время посещения дворца фельдъегерская служба примет и присовокупит письмо Нарановича совместно к царскому, с милостивым пожеланием успехов Ивану Кулаеву. На этом настоял Николай, сказав что будет нелогично послать царское письмо фельдъегерской почтой, так что оно обгонит письмо Нарановича недели на три. А записку Николай Александрович решил написать, как он выразился, чтобы не быть «на словах как на гуслях, а на деле как на балалайке».

— Настанет время великих дел, — говорил Николай, завораживающе блестя серыми глазами с зелеными искорками, — но всякое дело начинается со слова. «Ты будешь населен, развалины его восстановлю и бездне прикажу иссохнуть…» Так говорит Господь.

Царевич зажал какой-то экземпляр из его коллекции немецких юношеских математических журналов, но Павел Петрович был только рад. Время свершений начинает разбег, и он не безучастный зритель.

— Таки что, сподобится Кулаев на твою приманку? — в сотый раз, нетерпеливо спрашивал Химик.

— А ты бы не сподобился Родине послужить? — меланхолично отвечал Историк, чиркая в тетради по математике. Александра Петровна не изменила науке и в наказание за проступок с тушью указала список задачек. — Не патриот что ли?

— Да, но, — потерялся Химик, — обоснование службы какое-то мистически-религиозное! Меня это смущает.

— Не еретик ли ты случаем, мил человек? Что за хула на веру? — так же меланхолично спрашивал Историк, — я царь простой, в Бога не веришь — даю тебе выбор: огнем тебя зжещи или живаго в землю засыпати?

— Это что за самодержавные выходки, — громко возмущался Химик, — ты! Мне! Не царь!

— И очень даже хорошо, — покладисто соглашался Историк, — не царь я всяким неучам.

— Отчего это неучам? — притихнув, спросил Химик.

— И собрался в лето 7156 года царь и великий князь Алексей Михайлович с отцем своим святейшим Иосифом, — нараспев, словно викинги из фильма «Тринадцатый воин» перед битвой, заговорил Историк, — и с митрополиты, и со архиепископы, и с епископом, и со всем освященным Собором, и говорил с своими государевыми бояры, и с околничими, и з думными людьми, — на этом месте Историк выдохнул и вполне буднично закончил, — и другими людьми добрыми, да смышленными, и написали они Соборное Уложение. А пункт первый его гласил — богохульника сжечь. Но это я коротко рассказал.

— Клёвый маркетинг, — кисло сказал Химик, — где тут причаститься? Надену крест и буду спрашивать: пацанчик, ты с какого прихода?

— Ладно, охальник, — смилостивился Историк, — пройдемся еще раз по фактам.

— Первое и самое главное — темп. Чем мы можем по-быстрому убедить Кулаева? Приезжай, я дам тебе миллион и езжай на другой конец света, сделай мне двадцать? Даже с письмом от Нарановича он подумает, что царевич в голову ударенный. Нет, в итоге он приедет, но как пробить встречу: Кулаев сам по себе фигура никакая.

— Да кинем рюкзак через решетку и дадим коротко инструкции, — не сдавался Химик.

— Запустить миллион в питерское небо? — подивился Историк, — гениально, старик. Осталось нарисовать значок самолетика на рюкзаке и подписать «диджитал резистанс». Знатный выйдет перфоманс.

— Перфоманс был в Якутии, — пробухтел Химик, — золото на снегу гораздо красивее яблок выглядит.

— В итоге, дадим ему для начала совершить подвиг, — сказал Историк, — а там с короной от царицы Федеи и в Аничковом дворце его примут.

— Если он её еще найдет, — не успокаивался мятежный Химик.