Властелин бумажек и промокашек

— Добрая речь, что в избе теплая печь, — улыбнулся уголками губ Николай, — у нас с вами, Иван Васильевич, времени не так много, а понять вы должны успеть многое. Высочествовать не надо, обращайтесь Николай Александрович — так короче. Скорее всего, вас мучает множество вопросов ко мне, но задавать вы их не имеет права. Так вот, я даю вам возможность задать мне три вопроса и отвечу вам честно. Вы должны знать, что будущий Наследник и когда-то Государь из себя представляет.

Иван Кулаев разлепил пересохшие губы.

— Каково это, Николай Александрович — спросил он робко, — видеть послания и общаться со святым?

Николай выдержал паузу.

— Интересно, странно, необычно, волнующе, — перечислил он, — от Великого старца исходит тепло и благодать. Сергий Радонежский видит наперед будущее и страдает за него в великих опасениях, что не справится с переменами Земля Русская. Потому и является ко мне. И обучает разным премудростям. Когда я с ним говорю, мне кажется нет ни стен, ни крыш и само небо отверстое смотрит на меня. Дальше.

Иван Васильевич моргнул.

— Почему вы, Николай Александрович, такой взрослый, — осторожно справился Кулаев, — вы совсем непохожи на обычного ребенка.

— Потому что я необычный ребенок, — пожал плечами Николай. — Мне только исполнилось девять как мой отец уехал на войну. Через несколько месяцев оттуда, в гробу, привезли моего дядю, принца Лейхтенбергского. И я понял, самое время взрослеть. Иначе со следующей войны могут привезти меня. Я постоянно учусь, самосовершенствуюсь, вскоре выйдет моя графическая теория функциональных зависимостей.

В глазах Ивана Васильевича проявилась непонимание и Николай закруглил речь.

— Последний вопрос, — предупредил он.

— Сейчас он спросит «почему я?», — спрогнозировал Историк, — или насколько опасно будет следующее задание.

— Он уже просчитал это, — не согласился Химик, — ты слишком самоуверен.

Кулаев избежал банальностей. Он поглядел на Николая, вдруг взволновался, порвался упасть на колени, но царевич придержал его стремление.

— Николай Александрович, насколько важно то, что мне поручено будет сделать для России? — справился он, блестя тревожно глазами.

— Это очень хороший вопрос, — медленно протянул Николай, — если я скажу, что в конечном итоге, лет через десять-пятнадцать, твое дело спасет миллионы жизней. Будет ли это достаточным основанием рисковать собой и проживать каждый день как последний. Гробить здоровье и надрываться над каждой копейкой? Ты нужен мне живым и здоровым Иван Васильевич, с ясной головой и трезвым умом. Я понимаю тебя гложет память. Но хочешь ли ты спасти миллионы русских жизней?

— Да, Николай Александрович, — твердо отвечал Кулаев.

— Потому что придется сделать почти тоже самое, что твой отец, — продолжал безжалостно Николай, — то, отчего твое сердце жжет вина. Пусть и не каждый день.

— Вы и это знаете? — спросил побледневший Кулаев.

— Не я, — отверг его слова Николай, — там. И он показал жестом на небо. — Но возрадуйся, это твой шанс искупить вину отца.

— Делая тоже самое, — горько сказал Кулаев.

— Ты будешь скупать каучук, — пригвоздил его Николай, — а в нужное время продашь втридорога. Ты сформируешь грузовую монополию и выжжешь конкурентов, словно паршивых тараканов. И все это ты провернешь в Бразилии, встречаясь с бразильским императором и войдя к нему, а главное к его дочери, в доверие, а потому, выучишь португальский язык, а если будет надо — примешь подданство Бразилии. На всё про всё, у тебя лет пять-шесть. Дальше нас ждут грандиозные дела в России.

Николай раскрыл тетрадку с расчетами и придвинул ее к Кулаеву.

— Это текущий анализ цен на каучук и что ждет рынок через два года, — начал он лекцию, — в твоем распоряжении будет восемьсот пятьдесят тысяч рублей в облигациях. Их надо будет сбыть малыми партиями, проехав по всей Европе.

Кулаева ощутимо шатнуло со стула, но он удержал равновесие.

— А что скупал его отец? — осторожно поинтересовался Химик.

— Хлеб, перед неурожайным годом, — отвечал Историк, — он нажился на голоде среди крестьян и оставил травму Ивану, который видел все эти моровые игры.

Кулаев склонился над тетрадью. Исключительная адаптация — вот та сильнейшая черта характера, что помогла выжить в будущем купцу, каждый раз поднимаясь заново после крушений бизнеса, войн и национализации.

Радциг в коридоре остановился со столиком у двери в комнату Николая. Надо еще выждать, молодой царевич занят. Великие дела творятся под этой крышей, и он перекрестился на потолок, за которым находилась домовая церковь.

«Башибузуки все кружили,
Их было видно, словно днем.
Но только крепче мы дружили
И угощали их огнем.

И как бы трудно ни бывало,

Ты верен был своей мечте -
У рощи этой под горою
На безымянной высоте.»