Властелин дождя

Тудор раскрыл сумочку, вынул мыло, завернутое в бумагу, и подал ей. Она посмотрела на Тудора, смеясь, не стесняясь того, что голая. У нее были большие груди с желтыми следами старых укусов, душистые и прохладные, она тряхнула ими, пытаясь зажечь его, но он отступил, не глядя на эти грубые отметины, как будто он знал ее, как жену, многие ночи, и, отступая, он закрыл глаза, и перестал быть там, на берегу реки, и оказался в поле. Горизонт был подвижный, и он мог отодвигать его, куда хотел, и с ним были двадцать собак и мальчик, который стерег собак и говорил с ними, а собаки понимали, потому что и мальчик был собакой.

— Я хотел вам сказать… а идите вы ко всем чертям. Собрались купаться, а мне ни слова?!

Это был Гонщик. Он избавился от своего ресторанного приятеля и стоял на каменном краю дамбы, подрагивая мускулистой ногой. Прозрачный утренний воздух с запахом тины струями обтекал его. Тудор не обернулся, а только завел глаза и подумал, что ему двадцать восемь лет и что он никогда, даже если проживет шестьдесят или семьдесят, не сможет нарисовать шумы, их нарастание и агонию и только обречен постоянно их слышать. Да, обречен слышать их постоянно.

— Ты купил орешков, — сказал Гонщик. — Угостишь?

— Бери все, — сказал Тудор и вывернул карманы.

И Гонщик принялся колоть их камнем.

1967

Дрофы у студеного родника

Умиротворением и покоем веет от озера, на берегу которого стоит мельница, давшая нам приют. Февраль. Два дня и две ночи подряд идет снег, и по его белому царству среди мохнатых елей бродят разве что Косолапый медведь да Серый волк. И у нас кто-то ходит и ходит по мельнице, скрипя новыми сапогами. Остановится возле иконы, прикроет двумя пятнышками кровоточащего зимнего солнца черные раны на ладонях распятого Христа или, шутя, спрячет лицо Искупителя под густой тенью, похищенной у ночи… Потрескивают поленья в печке, роится огненная мошкара. Попугай, сидя в гнезде посреди настенного коврика, держит в клюве черный листок, а по обе стороны от него два важных павлина с пестрой бахромой хвостов свирепо поглядывают на фарфоровую кошку, примостившуюся в изголовье кроватки и готовую облизать золотые сережки Руксандры. Девочка лежит, свернувшись калачиком под теплым одеялом, и улыбается — надо бы погладить киску, похвалить за то, что умыла сережки, теперь они ни за что не пристанут к липким рукам жадных разбойников. На разбегающиеся летние тропки похожи ячменные колосья и пахнут миндалем. И странен этот весенний запах в морозный день, когда ветер воет в прибрежных ивах и звякает санной упряжью, которая мечтает под соломенным навесом о северных оленях и собаках. Пиликает на стеклянной скрипке сказочный сверчок в черном бархатном кафтане.

— Перестань, надоел! — кричит Руксандра. — Ты мне спать мешаешь!

— А как же школа? — вступаюсь я за сверчка.

— Школы нет, — отвечает Руксандра. — Вчера мы с Ионом Лэстуном из нашего класса натерли школу свиной шкуркой, и ночью ее сгрызли собаки.

— В прежние времена, — вмешивается в разговор моя мать, которая Руксандре приходится бабушкой, — в прежние времена за такие проделки детей наказывали, ставили в угол на колени.

— Хочу на колени, хочу в угол! — кричит девочка, заплетая косички. — Только усыпанный бриллиантами!

— Утром мне встретились четыре снеговика, — приоткрываю я заманчивую дверцу в сказку.

— Четыре снеговика? — удивляется Руксандра.

— Да. Они спустились под мельницу играть в бильярд.

— На этой мельнице нет ни минутки покоя, — жалуется девочка.

— Настоящий, полный покой бывает только в первый день мира, — заявляет бабушка. — И больше никогда.

— А потом солдаты достают сабли и вырезают из дерева красивых женщин, — подхватывает Руксандра.

— Что за глупости ты говоришь? Откуда это? — возмущается бабушка.

— Так мне сказала Жоица, и еще сказала, что я пахну пшеницей и травой.

— Непутевая она была, твоя Жоица. Забудь про нее.

— Не могу.

— А ты закрой глаза и представь: можжевеловая ветка входит в комнату и приносит желтые ягоды, похожие на лампочки под шелковыми абажурами.

— Не хочу закрывать глаза! — упрямится Руксандра. — Не хочу! Стоит мне закрыть глаза, я вижу Жоицу и прорубь, а на шее у Жоицы — колокольчик, как у коровы. Зачем она утонула?

— На дне озера растет перечное дерево, — увожу я разговор в нужное русло.

— И под ним мятные человечки точат кинжалы. А потом они идут на бой? А зачем они воюют?

— Чтобы зима помолодела. И победителя мы поселим у нас на мельнице.

— И его собак тоже?

— У него всего одна собака, и ест она перепелиные яйца.

— А победитель всегда хороший?

— И хороший, и добрый, и справедливый. Чем бы он мог провиниться?

— А мама говорит, что ты провинился, когда выпустил духа из бутылки. Это правда?

— Если я и провинился, то когда поливал вином мясо на жаровне.

— Как ты чудно говоришь, я тебя совсем не понимаю.

Как только мама уходит на работу, ты как-то чудно разговариваешь.

— Иначе бы ты долго не вставала и всегда опаздывала в школу.

— Не пойду в школу, пока не расскажешь про Жоицу.

— Ровно два дня назад, когда вдруг пошел снег, Жоице исполнилось триста лет.