Властелин дождя

А пока суд да дело, замерзнет петух. Да и пчелам несдобровать. Ты бы лучше придумал, как их спасти.

— А я придумал, — сказал Бэнике. — Залезь под кровать и достань колеса от тележки.

Токэнел забрался под кровать и выкатил колеса на середину комнаты.

— Сверчок здесь, — послышался его голос. — Что делать, прищелкнуть его?

— Не надо, — сказал Бэнике, — мы с ним потом рассчитаемся.

— Ну, хотя бы разок ему влеплю, — нудил Токэнел.

— Раз я говорю «не надо», значит, не надо, и вылезай оттуда!

Токэнел послушался.

— Бери колеса, — скомандовал Бэнике. — Я подниму печку, а ты пристрой под нее колеса. Раз-два — взяли! Смотри, чтобы тебе уголек не прожег шкуру.

Бэнике держал печь на весу, а Токэнел подставлял под нее колеса. Когда они кончили, мальчик был красный от натуги, а Токэнел прислонился к стенке и высунул язык.

Бэнике взял кочергу и махнул рукой, чтобы Токэнел открыл ему дверь. Уже выкатывая печурку, он задержался на минуту и крикнул:

— Эй, где там нахал, который все время скрипит и не дает мне спать, идем с нами, а то худо будет!

Видя, что ему и в самом деле придется несладко, если он не выйдет, сверчок вприпрыжку подбежал к мальчику и вскочил к нему в карман.

— Поехали! — крикнул тот и кочергой протолкнул печку в сени, а оттуда — во двор, прямо в глубокий снег.

Сугроб, заледеневший от мороза и ветра, стал потрескивать и оседать.

Бэнике, словно ему нипочем была пурга, которая с воем металась над ними, толкал печку в сад, а за ним оставалась глубокая борозда, по которой шествовал, помахивая хвостом, Токэнел. Они добрались до ульев — их было десять— и отогрели их, а у последнего, стоявшего у самой ограды из колючих кустов, Бэнике остановился и сказал Токэнелу:

— Здесь они держат короб, в котором я полечу к облакам. Если ты будешь слушаться, я тебя тоже возьму с собой. Только не связывайся больше с воробьями. А когда увидишь, что кот на них нацелился, прыгай к нему на закорки и тычь его носом в землю.

Они миновали овчарню и направились к воротам. От деревянного петуха только гребешок торчал из-под снега. Мальчик встал на колени и поворочал угли в печурке. Волной жара растопило лед на столбе. Петух, выпущенный из тисков, распахнул крылья, захлопал ими и закукарекал. С другого конца улицы отозвался хриплым, стариковским голосом петух Лаке Петку. И в ту же минуту застрекотал сверчок в кармане у Бэнике.

— Послушай, петушок, можно я тебе кое-что скажу? — спросил Бэнике.

Но петух не ответил, и Бэнике понял, что он при Токэнеле не заговорит, и вернулся в дом, волоча за собой печку.

Дома он снял ее с колес и, усталый, заснул.

Поздно утром, когда он проснулся, Токэнел еще дремал в сенях за веником, а сверчок пел под кроватью. Бэнике посмотрел в окно и увидел, что уже совсем светло. Шел снег — густой, с голубым отливом, и под навесом снежинок он увидел тропинку, проложенную им до ворот, и деревянного петуха, вертевшегося на одной ноге.

Ого-го! — подумал Бэнике. То-то мы с ним полетаем, как луна станет полной!

Он приподнялся на локтях и крикнул щенку:

— Токэнел! Просыпайся, пора идти кататься на санках.

Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. И не говори маме, что я вытаскивал печку на мороз. Если проболтаешься, будешь иметь дело со мной. Эй, там, под кроватью, ты тоже намотай это себе на ус!

1971

Белые кони города бухареста

— Дедушка, — сказал мальчик, — я тоже хочу знать: снегопад сколько места занимает? Как город Бухарест?

Они сидели во дворе, на краю оврага — дедушка зарезал овцу и ободрал ее, — за оврагом было поле и снег, земля и белый покров, и на всем этом белом, не знающем конца пространстве бушевал, поддуваемый ветром, снегопад. Они сидели вдвоем, зарезанная овца висела на развилке толстой акации, под ней крутилась собака, раздразненная пятнами красной крови и запахом мяса.

— Да, — ответил дедушка, — я думаю, что как город Бухарест. Пододвинь-ка ко мне колоду, — попросил он, — я хочу разделать тушу.

— А я никогда не видел города Бухареста, — сказал мальчик. — А если честно, дедушка, — добавил он с горечью, — я вообще не видел никакого города, вы меня с собой не брали. Не очень-то вы со мной считаетесь, вот что я тебе скажу. Вы все думаете, что я маленький, и заставляете меня рано ложиться спать. Вчера вечером я знал, что начнется вьюга, я хотел на нее посмотреть, нельзя пропускать ни одной вьюги, чтобы потом не жалеть…

— Было поздно, — оправдывался дедушка. — И потом у тебя промокли сапоги.