Властелин Хаоса

– Лорд Айбара, я подлейтенант Вилнар Барада, присягнувший мечом лорду Давраму Баширу. – Последние слова он произнес с нажимом. Но упорно не смотрел на Фэйли. Та, услышав имя отца, тяжело вздохнула и сердито покосилась на игнорировавшего ее Вилнара. – Согласно приказу лорда Башира… и лорда Дракона, – добавил офицер, будто поразмыслив, – ни один благородный господин не может войти в Кэймлин в сопровождении более чем двадцати воинов или пятидесяти слуг.

Айрам заерзал в седле. Во всем, что касалось чести Перрина, он был еще более щепетилен, чем Фэйли, а это говорило о многом. Правда, благодарение Свету, Лудильщик не обнажит меча без приказа.

Перрин обернулся и сказал через плечо:

– Даннил, отведи людей на луг – помнишь, мы его проходили, он милях в трех отсюда? – и разбей там лагерь. Ежели заявится какой-нибудь фермер и примется жаловаться на потраву, отсыпь ему золота. Скажи, что мы возместим все убытки. Айрам, ты пойдешь с ними.

Даннил Левин, тощий как жердь малый с густыми усами, коснулся лба – он вечно так поступал, хоть Перрин и говорил, что вполне достаточно простого «хорошо» или «будет сделано», – и немедленно принялся разворачивать колонну в обратном направлении. Айрам набычился – он не любил разлучаться с Перрином, – но ничего, разумеется, не сказал. Порой Перрину казалось, что в лице бывшего Лудильщика он заполучил волкодава. Человек не должен вести себя так, но что тут поделать – Перрин не знал.

Перрин опасался, что Фэйли воспротивится отправке двуреченцев в лагерь и потребует соответствующей его так называемому высокому положению свиты – чего доброго, и вправду захочет взять с собой полсотни сопровождающих, но она свесилась с седла и принялась тихонько переговариваться с Байн и Чиад. Прислушиваться Перрин не стал, хотя все равно разбирал некоторые слова. Говорили они о мужчинах и, судя по тону, потешались. Женщины, ежели говорят о мужчинах, всегда или смеются, или сердятся. А ведь это из-за Фэйли он взял с собой всех этих людей, да еще и знамя. Точно из-за нее, хотя Перрин так и не понял, как она его уломала. В фургонах ехали слуги, мужчины и женщины в самых настоящих ливреях, с изображением волчьей головы на плече. Ладно беженцы, тем деваться некуда, но даже двуреченцы вовсе не находили это зазорным, даже гордились.

– Так годится? – спросил Перрин Бараду. – В таком случае отведи нас к Ранду. Едва ли ты хочешь, чтобы мы болтались без пригляду по городу.

– Пожалуй… – Барада метнул взгляд на Фэйли, но тут же отвел взгляд. – Пожалуй, так будет лучше всего.

Тем временем Фэйли выпрямилась, а Байн и Чиад трусцой направились к цепи всадников и проскочили ворота, словно в них никого и не было. Салдэйцы, похоже, ничуть не удивились, впрочем, они, должно быть, привыкли к айильцам. По слухам, айильцев в Кэймлине было видимо-невидимо.

– Я должен найти своих братьев по копью, – произнес Гаул. – Да обретешь ты всегда воду и прохладу, Перрин Айбара.

Он устремился вслед за Девами, а Фэйли ухмыльнулась, но прикрыла лицо рукой, затянутой в серую перчатку.

Перрин покачал головой. Гаул хотел взять Чиад в жены, но, по айильским обычаям, попросить об этом должна была она. Со слов Фэйли выходило, будто она не имела ничего против того, чтобы стать его возлюбленной, но ни за что не желала отречься от копья и выйти замуж. Гаула же это, кажется, оскорбляло, как оскорбило бы подобное предложение любую двуреченскую девушку. Вдобавок ко всему этому вроде бы имела какое-то отношение и Байн, хотя в чем там дело – Перрин не понимал. И выяснить было не у кого – Фэйли с излишней поспешностью принималась уверять, будто и сама ничего не знает, а Гаул, стоило его спросить, мрачнел и замыкался в себе. Чудной народ.

Салдэйцы прокладывали путь сквозь густую толпу, но Перрин не обращал внимания ни на толпу, ни на город. В Кэймлине он уже бывал, и то посещение у него не вызвало особой привязанности к городской жизни. Волки редко подходят близко к городам; Перрин уже два дня не чувствовал их присутствия. Смотрел же он не по сторонам, а на жену, причем искоса, стараясь, чтобы та этого не заметила. Впрочем, с равным успехом можно было таращиться на нее во все глаза. Она ничего не замечала, ибо, напряженно сидя в седле, уставилась в спину Барады. Тот ерзал, словно чувствовал на себе ее гневный взгляд. И то сказать, до Фэйли и соколу далеко.