Властелин Хаоса

– Башня раскололась, Перрин, ровно на две половинки. Одна половинка думает, что меня можно купить, как свинью на рынке, а другая… Что думает другая, я точно не знаю. Три дня кряду я встречаюсь с их посланницами – сегодня пополудни встречусь снова – и никак не могу припереть их к стенке. Они предпочитают спрашивать, а не отвечать на вопросы, и не слишком радуются, получая от меня не больше ответов, чем дают сами. Во всяком случае, посланницы Элайды – она новая Амерлин, если ты не слышал, – малость поразговорчивее, хотя и считают, что мне можно задурить голову льстивыми словами да реверансами.

– О Свет! – выдохнул Перрин. – Свет! Ты хочешь сказать, что часть Айз Седай восстала, а ты оказался как раз между Башней и мятежницами? Умно, ничего не скажешь. Два медведя собрались подраться, а ты – между ними морошки набрать! Неужто не понимаешь, что неприятностей от Айз Седай у тебя и без того хватит? Я серьезно, Ранд. У меня от Суан Санчей душа в пятки уходила, хотя от нее-то хоть знаешь, чего ожидать. Она смотрела на меня так, словно я – лошадь, а она прикидывает, сгожусь ли я для долгой трудной скачки. Но она, по крайней мере, ясно давала понять, что не станет самолично тебя седлать.

Ранд рассмеялся – хрипло и совсем не весело.

– Ты и вправду считаешь, что если я оставлю Айз Седай в покое, то и они от меня отцепятся? Да этот раскол в Башне словно специально для меня устроен. Только поэтому они сейчас слишком заняты друг другом и не могут все свое внимание на меня обратить. Иначе, куда я ни сунься, меня поджидало бы двадцать Айз Седай. Пятьдесят! Сейчас Тир и Кайриэн, в той или иной мере, идут за мной, да и здесь есть на что опереться. А не случись раскола, я и рта бы раскрыть не мог, не услышав: «Так-то оно так, но Айз Седай говорят…» Перрин, Морейн изо всех сил пыталась привязать мне веревочки к рукам и ногам, пока я не вынудил ее бросить эти попытки. Хоть, по правде сказать, и не уверен, что она действительно их бросила. Когда Айз Седай уверяет, что будет только советовать, а решать предстоит тебе самому, это означает следующее: она лучше знает, что хорошо и что плохо, и сделает все, чтобы заставить тебя поступить так, как считает нужным она. – Подняв кубок, он отпил большой глоток и продолжал уже спокойнее: – Будь Башня цела, они этими веревочками опутали бы меня с ног до головы, чтобы я и ступить не мог, не испросив разрешения у шести Айз Седай.

Перрин тоже едва не рассмеялся. И тоже невесело.

– Стало быть, по-твоему, лучше подыгрывать мятежницам и подливать масло в огонь? Помнишь присловье? «Коль станешь дразнить и быка, и медведя, то будешь затоптан, а после и съеден».

– Все не так просто, Перрин, хотя они этого не знают, – заметил Ранд, самодовольно покачивая головой. – Есть еще и третья сила, готовая преклонить передо мной колени. Если они… О Свет, Перрин, ну разве так следует проводить время старым друзьям?! Толкуя об Айз Седай? Давай-ка лучше про Эмондов Луг. – На лице Ранда появилась хитрая ухмылка – теперь он снова стал самим собой. – Я лишь чуток поговорил с Боде, но она успела упомянуть про всякие новшества. Расскажи-ка мне побольше, Перрин. Что у нас изменилось, что осталось по-прежнему?

Довольно долго друзья толковали о беженцах и привнесенных ими нововведениях: невиданных сортах бобов, тыкв, яблок и груш, ткацких станках, позволяющих делать тонкие сукна и даже ковры, черепичных крышах, кирпичной кладке и мебели, до того изукрашенной, что прежде в Двуречье такой и не видывали. Перрин привык к тому, что народ валом валит через Горы тумана, а вот Ранда это известие ошарашило. Рассказ о том, что некоторые предлагали обнести Эмондов Луг да и прочие деревни стеной, но никак не могли прийти к согласию, каменной или деревянной, распотешил Ранда, а уж услышав, как двуреченские женщины поначалу хором поносили тарабонские и доманийские платья, а потом половина из них пустила старые наряды на тряпки, он и вовсе покатился со смеху. Да, то был прежний Ранд. Его искренне смешили истории про парней, отращивавших тарабонские усищи или заостренные бородки на манер жителей равнины Алмот. О том, что большинство двуреченцев предпочло носить такие бородки, как у него, Перрин почел за лучшее умолчать.

Но он был потрясен, узнав, что Ранд не собирается даже побывать в двуреченском лагере, хотя там находилось много его знакомых.

– Ни тебя, ни Мэта я защитить не могу, – кратко пояснил он, – но навлекать беду еще и на них не желаю.

После этого разговор как-то сам по себе увял. Почувствовав это, Ранд встал, запустил руки в волосы и со вздохом огляделся по сторонам.

– Ладно, Перрин, ты ведь притомился с дороги, тебе надо умыться и отдохнуть. Не буду мешать. Я распоряжусь, чтобы вам с Фэйли отвели покои.

Уже провожая Перрина к выходу, он неожиданно добавил:

– Ты все-таки подумай о Тире, Перрин. Это очень важно. А опасности никакой нет. Ты станешь четвертым, кто будет посвящен в этот план. – Лицо Ранда стало суровым. – Но это секрет. Его нельзя доверять никому. Даже Фэйли.