Властелин Хаоса

– Я уверен, они обращаются с ним хорошо, – заверил огир, но в его голосе вовсе не слышалось уверенности. – И уж во всяком случае ему ничто не грозит, пока они не достигнут Тар Валона. И Элора, и Ледар, и несколько других авторов сходятся на том, что для укрощения мужчины необходимо тринадцать Айз Седай. Чего я понять не могу, так это как им вообще удалось его пленить? – Огромная голова качнулась, выражая неподдельное удивление. – И Элора, и Ледар утверждают, что, когда Айз Седай находят мужчину, обладающего большой мощью, они всегда собираются в таком числе – тринадцать, чтобы его захватить. То есть не всегда… Оба приводят историю Карайган, которая одна пленила и доставила в Тар Валон мужчину, убившего двух ее Стражей. Она везла его почти две тысячи миль, но… Перрин, они писали о Юриэне Каменном Луке, Гвайре Амаласане. А еще о Раолине Проклятие Тьмы и Давиане… Но меня тревожит другое. – Названные четверо были самыми сильными из провозглашавших себя Возрожденным Драконом – давным-давно, еще до Артура Ястребиное Крыло. – Так вот, Юриэна пытались пленить шесть сестер – он убил трех, а остальных захватил в плен. То же самое вышло с Амаласаном: одну из шести напавших на него Айз Седай он убил, а двух усмирил. А уж Ранд всяко не слабее ни того ни другого. Действительно ли их всего шесть? Это бы многое объяснило.

Так оно, скорее всего, и было, только легче от этого не становилось. Тринадцать Айз Седай, наверное, способны отбить атаку всего воинства Перрина даже без помощи своих солдат и Стражей. А если нет, то уж во всяком случае могут угрожать укротить Ранда в случае попытки Перрина отбить его. Укрощать его им и правда вроде бы не с руки, сами ведь знают, что он действительно Дракон Возрожденный и должен сражаться в Последней битве, но вправе ли он, Перрин, так рисковать? Кто знает, что взбредет на ум Айз Седай? Он никогда не мог заставить себя поверить даже тем Айз Седай, которые всячески выказывали дружелюбие. Они никогда не выдают своих тайн, и сколько бы ни улыбались в лицо, никто не ведает, что они делают за его спиной. Невозможно предвидеть, как они поступят.

По правде сказать, Лойал знал не так уж много того, что могло пригодиться в решающий день, и к тому же предпочитал говорить об Эрит. Перрин знал, что Лойал оставил Фэйли два письма – для матери и для Эрит – с просьбой вручить их, если с ним случится неладное. При этом он из кожи вон лез, уверяя Фэйли, что ничего дурного с ним случиться не может: Лойал всегда боялся кого-нибудь обеспокоить или затруднить. Перрин оставил для Фэйли собственное письмо – его забрала Эмис и передала Хранительницам Мудрости в айильском лагере.

– Она такая красивая, – бормотал Лойал, уставясь в ночь, словно видел перед собой Эрит. – Лицо такое утонченное и в то же время решительное. Я как заглянул ей в глаза, так больше ничего вокруг и не видел. И уши!.. – Неожиданно собственные уши огира затрепетали, и он поперхнулся табачным дымом. – Пожалуйста, – сбивчиво промолвил он, – забудь все, что я тут наболтал… Мне не следовало говорить о… Перрин, ты же знаешь, я вовсе не грубиян.

– Уже забыл, – рассеянно отозвался Перрин. Ее уши?

Лойалу очень хотелось знать, каково это – быть женатым. Не то чтобы он сам собирался, он ведь так молод, и ему необходимо закончить книгу, да и в стеддинге поселиться он еще не готов, а жена наверняка потребует, чтобы муж жил солидной, оседлой жизнью, а стеддинг покидал только для того, чтобы посетить другой. Он просто полюбопытствовал, ничего больше.

И Перрин рассказывал о Фэйли, о том, как она пересадила его корни, да так, что он даже не заметил, как это случилось. Прежде он считал своим домом Двуречье, ныне же его дом находился там, где была она. Мысль о том, что Фэйли ждет его, заставляла ускорять шаг. Ее улыбка отгоняла прочь все тревоги. Конечно, Перрин не рассказывал, как закипает кровь и стучит сердце, стоит ему подумать о ней, – это было бы неучтиво. И уж само собой, у Перрина не было намерения упоминать о тревоге, которую вселила она в его сердце. Что же ему делать? Вроде бы он был готов упасть перед ней на колени, но что-то внутри, какое-то упрямство, какое-то железное семя, требовало, чтобы она сделала первый шаг. Если бы только она сказала, что все будет по-прежнему.

– А как насчет ревности? – спросил Лойал, и на сей раз поперхнулся Перрин. – Все ли жены ревнивы?

– Ревность? – сурово вопросил Перрин. – Фэйли вовсе не ревнива. С чего ты взял? Она прекрасная жена.

– Конечно прекрасная, лучше не бывает, – пробормотал Лойал, уставясь на свою трубку. – Слушай, у тебя двуреченского табачку не осталось? У меня кайриэнский, а он резковат.