— Что такое? — спросила Лиандра, подходя ко мне. Я открыл глаза, чтобы посмотреть на неё.
Остальные сели за стол, а Варош преувеличено принюхался.
— Ммм, я люблю жареную свинину.
— Властелин Кукол коснулся меня, — сообщил я. — Он действительно стискивает кулак из стали вокруг разума человека.
— Одеть ему на голову мешок было хорошей идеей, — заметил Варош, с благодарностью кивая Афале, когда та начала ставить на стол тарелки с жарким. Было обеденное время, и меня всё устраивало, так как я ужасно проголодался.
— Предание и эльфийский разум, — объяснила Зокора, потому что это было её предложение. — Глаза — это врата к разуму и окна, навязывающие волю. Отсюда следует, что взгляд некроманта — это его оружие, — она подняла взгляд от своей тарелки и посмотрела на Афалу. — Ты его испортила.
— Извините, эссэра, — растерянно произнесла Афала. — Я старалась приготовить его как надо. Что я сделала не так?
Зокора заметила, что мы все удивлённо уставились на неё. Видимо, я был не единственный, для кого жаркое выглядело превосходно.
— В нём осталось мало крови. На мой вкус. Для остальных, кажется, как раз то, что надо.
— Простите, я…
Зокора бросила быстрый взгляд на Вароша, который мимолётно улыбнулся.
— Всё нормально, женщина. Я попробую, — она заметила, что мы всё ещё удивлённо на неё смотрим. — Можете глазеть на что-то другое, — сообщила она нам.
— Это было извинение? — спросила Лиандра так тихо, чтобы услышал только я.
— Нет, — ответила Зокора с другой стороны стола, перекрывая грохот посуды. — Понимание.
— У неё всё ещё прекрасный слух, Лия, — заметил я.
Я оглядел всех присутствующих за столом, наблюдая, как мои товарищи едят, разговаривают, улыбаются или крадут у другого соль. Это был один из этих редких моментов.
21. Поход в храм
После полудня я вместе со всеми оказался в храме Астарты. Только Наталии не было с нами, у неё были другие дела. Сегодня для меня был день посещения богов. Не только потому, что все шли в храм, но и потому, что Наталия попросила меня сопровождать её в дом Сольтара. Мне не очень этого хотелось, но то, как она обратилась ко мне с просьбой показывало, насколько это для неё важно.
Почему-то я не был удивлён, что Дарзан поклонялся Астарте. Я чувствовал себя здесь неуютно, Астрата не позволяла верующим входить в обуви, доспехах или с оружием. Повсюду были цветы, служительницы богини превосходили друг друга в очаровании, а их обтекающая одежда подчёркивали то, что должна была скрывать. Борон и Сольтар принимали как служителей, так и служительниц, однако Астарта позволяла служить только женщинам.
Всё было безмятежно, спокойно, ярко и мило. Хрупкие носилки, на которых лежал Дарзан, как будто мирно спал, были сделаны из золота. Они стояли прямо перед ступенями, ведущими к островку, на котором возвышалась статуя Астарты — женщины, чью красоту можно было представить себе под тонкой тканью. Капюшон из лёгкого шёлка был низко опущен на лицо, поэтому видны только красивый подбородок и улыбающийся рот.
В течение одной ночи в году — насколько я знал, во время летнего солнцестояния — одежды богини снимали, а утром одевали новые. Трудная работа, поскольку ни одному смертному не разрешалось ступать на освящённый остров. В эту ночь богиня и её служительницы стояли голыми перед верующими и совокуплялись с ними. Я был уверен, что верующие мужчины только и ждали этой одной ночи и копили весь год, чтобы иметь возможность пожертвовать. Золото, серебро или медь, которые позволяли им войти на этот пикантный спектакль.
Там впереди, рядом с носилками, на коленях стоял Хахмед, хранитель протокола. Дарзан был его племянником. Женщина в тёмной одежде рядом с Хахмедом, лицо которой было полностью скрыто вуалью, казалась чем-то необычным в храме богини. Я был почти уверен, что узнал в ней эссэру Фалу.
От неё пришло ещё одно сообщение, чтобы я пришёл к ней во дворец на чай и привёл с собой всех женщин, сопровождающих меня. На этот раз она выразилась более ясно, написав, что это важно, так как речь идёт о пророчестве. Мне нравилась эссэра, но не её суеверие.
Может после всё же появится время.
Мы пожертвовали на похороны, но кто-то обладал большим влиянием, чем могли купить золото и серебро. Дарзан удостоился чести быть погребённым в храме.
Молодая жрица Астарты вышла вперёд и чёткими словами описала жизнь Дарзана. Её голос был нежным и утешительным, когда она говорила о его любви к письму, о том, как он любил поддерживать порядок, о его жажде к знаниям и желании познакомиться с другими странами и другим мышлением. Её голос стал холоднее, когда она заговорила о том, что его использовали для ловушки. Она упомянула бога без имени, который только и мог, что завидовать и призвала верующих навсегда отвернуться от него. Жить любовью, а не завистью, обидой и ненавистью.