Властелин огня

— Поехали дальше. Я проштудировал газеты и установил, что в обоих случаях появление человека по имени Александр Ковач было связано с важными государственными заданиями. В 1909 году под угрозой срыва находился заказ на особую сталь для броненосца нового типа, который должен был стать гордостью российского военного флота. Сразу после забастовки эта особая сталь, которая долго не давалась, пошла. А в заводской газете военных лет, в одном из выпусков за конец октября 1942 года, если быть точным, я нашел упоминание о «недавно появившемся на заводе сталеваре Александре Коваче, одном из героев, благодаря которым был вовремя выполнен заказ на особо прочную бронь для тяжелых танков нового типа…» И еще упоминалось, что ради этого важнейшего дела Александр Ковач совершил настоящий подвиг, отработав почти без отдыха и сна много смен подряд и лично работая за мартенами, пока нужная сталь не пошла.

— Годится! — вырвалось у меня. По-моему, я даже прихлопнул ладонью по столу, и ложка в чашке с недопитым чаем зазвенела.

Никодимыч прищурился.

— Хочешь сказать, то, что сегодня в ночь сталь нужного сорта наконец пошла, напрямую связано с появлением нового Александра Ковача?

— Похоже на то, — ответил я. — Очень похоже.

— Совсем интересно! Надо бы мне на этого Ковача взглянуть… А может, и поговорить с ним.

— А что еще вам удалось узнать? — спросил я.

— Видишь ли, я так уж пристально этой темой не занимался. Отметил про себя, что стоит дальше покопать, но… Интересных тем много, на все времени не хватает. Я и о посещениях нашего города Аносовым или о декабристах, которые здесь отбывали ссылку после каторги, собрал еще не все материалы, а ведь это темы магистральные. Да и в период Гражданской войны есть еще белые пятна, и в тридцатых годах… Но теперь я этим займусь, обязательно займусь.

— Не понимаю только, — заметил я, — как он сначала был героем труда в войну, а потом раз — и стал американским шпионом.

— Это как раз объяснимо, — сказал Яков Никодимович. Явно на производстве что-то произошло, какое-то ЧП, и чтобы избежать ответственности, произошедшее списали на погибшего либо исчезнувшего Ковача: мол, он был американским шпионом, и это его диверсия. В те времена подобное проделывалось запросто.

— А ЧП, похоже, было очень крупным, если газета об этом пишет с такой неохотой, да еще «слухи опровергает», — сказал я.

— Похоже, — кивнул Яков Никодимович.

Я встал.

— Спасибо вам.

— Пока не за что, — ответил он.

— Как это не за что? Вы очень много интересного мне рассказали!

— Ну на все-то твои вопросы я ответить не смог…

Он проводил меня до двери, и я в дверях уже спросил:

— Как, по-вашему, почему про тех, прошлых Ковачей никто ничего не помнил и не изумился, что опять появился человек с таким же именем, да еще в самый что ни на есть нужный момент, как и в прошлые разы? Ведь это были люди, которые такое творили, что надолго должно было остаться в памяти, разве не так? А у нас про историю завода рассказывают много чудес, их-то за двести с лишним лет порядком поднакопилось, но фамилия Ковач никогда не мелькала, даже мимоходом.

Он кивнул.

— Правильно ставишь вопрос. Мне это тоже покоя не дает. Такие события так и просятся в легенду, но почему-то среди легенд, окружающих наш город и наше литейное производство, о них не найдешь ни словечка. Да, мне это кажется чуть ли не самым странным и загадочным, особенно теперь. Я попробую разобраться.

Я еще раз пожелал ему спокойной ночи, и мы с Лохмачом помчались домой.

Дома я быстро доделал уроки и, забравшись в постель, постарался уснуть.

Но мне не спалось. Я снова и снова вспоминал все, что произошло за сутки, начиная с появления ночного гостя, и гадал, что бы это могло значить. Кто он такой, этот Ковач? И почему, действительно, все следы появления человека с этим именем всякий раз бесследно исчезают из памяти города, хотя он всегда возникает и пропадает при таких удивительных обстоятельствах, что их просто обязаны были запомнить?

И я решил, что мне надо самому поближе познакомиться с Ковачем. Познакомиться в одиночку. Я чувствовал, что стою на пороге такой тайны, раскрыть которую я должен один, не делясь даже с ближайшими друзьями. И пусть уж они меня простят.

Я догадывался, что отец что-то знает. Или предполагает, по крайней мере. Но он явно не хочет ничего рассказывать.

Может ли быть такое, думал я, что и в 1909, и в 1942, и сейчас появлялся один и тот же Ковач — нечто вроде духа стали или бессмертного сталевара, приходящего на помощь в трудные времена?

Многим, наверное, эта мысль показалась бы глупой выдумкой, но мне она представлялась вполне возможной и реальной.

С этой мыслью я и уснул. И сны мне снились соответственные.

На следующей день в школе я был довольно рассеян. С трудом дождавшись окончания уроков, я побежал к комбинату.