Властелин огня

— Нет, — ответил Ковач. — Мне не легко говорить, потому что я знаю, какую ответственность беру на себя. Но раз уж я ее взял, значит, справлюсь.

Директор вздохнул.

— И хочется тебе поверить, и боязно…

— Понимаю, — сказал Ковач.

— Ладно… — Голос директора резко, в одну секунду сделался очень усталым. — Ступай отдыхай. Ты, небось, еще и не был в своем доме.

— Еще не был. Ключи мне сегодня утром вручили.

— Вот и оглядишься там у себя. Если еще что понадобится, обращайся.

— Обязательно обращусь, — сказал Ковач.

Послышались его тяжелые, медленно удаляющиеся шаги, а за ними — более дробные и тоже удаляющиеся шаги директора.

Я выбрался из своего укрытия.

Ну и ну!

Выходит, раскосый бандит — Кореец. Да, он и мне показался самым опасным из всех. Высокий и худой — Гильза. Точно, в нем есть какое-то сходство с отстрелянной гильзой. Что толстяка зовут Бегемот, я уже знал.

Но главное не в этом… Главное в том, что Машке угрожает смертельная опасность! И я даже не могу ее предупредить, не имею права рассказывать о том, что подслушал…

Однако полутора суток, прошедших с момента, когда я впервые увидел Ковача, мне хватило, чтобы увериться: Ковач с бандитами справится. И, возможно, с самим Варравиным справится, доведись им столкнуться напрямую.

Пожалуй, в цех мне идти незачем. Ковача я там не найду. Но я все-таки решил пройтись. Мне же надо делать вид, будто я не слышал и не видел ничего необычного.

Как ни странно, Ковача в цеху я застал. Он уже собирался уходить и давал указания другим сталеварам, что и как делать в его отсутствие. Все были оживлены и веселы.

Я встал неподалеку, и когда Ковач направился к выходу с комбината, догнал его и пошел чуть поодаль.

Он повернул голову и окинул меня своим странным взглядом.

— Что тебе надо? — спросил он.

— Мне?.. — смутился я. — Да вот, хотел все-таки спросить…

— Спрашивай.

— Скажи… — я замялся. Кто его знает, вдруг я спрашиваю о том, о чем спрашивать нельзя? — Скажи, а как тебе удалось сделать такое с нашим ножом?

— С ножом?.. — Его брови чуть сдвинулись, будто он пытался что-то вспомнить. — Ах, да.

И опять замолчал.

Я все еще шел рядом с ним, мы миновали вахту, вышли с территории комбината. Наконец я решился повторить:

— Так как же?

Он взглянул на меня, будто только что вспомнил о моем присутствии.

— Ты пока не поймешь, — сказал он. — Пойдем лучше поглядим, что за дом у меня теперь.

— Ты приглашаешь?..

— Приглашаю. — Он выдержал секундную паузу, будто чуточку подумал, прежде чем добавить: — На новоселье.

И опять умолк, словно позабыв обо мне. Но мне большего и не требовалось.

Мы дошли до «инженерного дома», поднялись по отремонтированным ступенькам, прошли по заново настеленным доскам подъезда на первом этаже. Ковач вынул ключи и отпер свежевыкрашенную дверь. Запах краски еще держался, но уже еле чувствовался.

— Заходи, — кивнул он мне, щелкнув выключателем.

В прихожей загорелся свет. Мы вместе прошлись по квартире, заходя в каждую комнату и даже на кухню, всюду включая свет и оглядываясь. В отремонтированной квартире было очень славно. И полы отскоблены, и свежие обои наклеены, и мебель какая-никакая стоит, и занавески на окнах повешены. Но главное — была исправлена большая печь, расположенная в углу кухни, задней стеной выходящая в одну комнату, а боковой — в другую, так что и кухня, и обе комнаты обогревались от нее. В печи имелись и чугунная плита, и духовка. Кроме того, на разделочном столике возле умывальника с раковиной стояла маленькая электроплитка.

И запас дров был.

Я дотронулся до печки. Теплая. Значит, ее протопили как следует. Правда, в доме все равно было, мягко говоря, нежарко. Топили-то ее, видимо, утром, а на улице мороз минус двадцать, вот квартира и успела остыть. Да еще сколько лет дом стоял совсем холодным, нетопленым. Он теперь начнет забирать тепло в каждую половицу, в каждую стену и каждую балку перекрытия, пока все это не прогреется, и только тогда в самой квартире установится ровная хорошая температура. На это понадобится несколько дней, не меньше.

В общем, скинуть куртку и шапку я не решился. Ковач, осмотревшись, взглянул на меня.

— Зябко? — спросил он.

И, не дожидаясь моего ответа, выдвинул заслонку, открыл дверцу топки, заложил в нее березовых поленьев и дунул изо всех сил на остававшиеся горячие угольки. Они из матовых сделались бледно-багровыми, потом пустили россыпь искр, и буквально через две минуты дрова уже горели, весело потрескивая.

(Я потом дома попытался проделать то же самое, когда растапливал печку, и у меня ничего не получилось. Сколько я ни дул, угли все равно лишь слегка краснели и пускали одну-две искорки, а ведь они были свежее и горячее, чем в печке Ковача. Пришлось мне в конце концов воспользоваться обычным способом: спичками, старыми газетами и щепками. «Это же какая силища в легких нужна, чтобы полуостывшие угли раз дуть в пламя!» — подумалось мне тогда.)

Сразу сделалось теплей, веселей и уютней.

— Теперь я здесь живу, — сказал Ковач, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе.

Я придумывал, что бы такое сказать, чтобы завязать беседу.