Властелин рек

Красное кровавое солнце глядело на устеленный трупами Чувашский мыс. Озверевшие казаки остервенело дорезали раненых татар, сдирали с них теплую одежду, обувь, шапки, оружие. Поодаль на побережье складывали в ряд погибших казаков — их оказалось чуть больше десяти. Архип, почуяв дикую усталость, скинул саблю, сел на землю и уставился на захваченный город, в раскрытые ворота которого уже вбегали казачьи ватаги. Архип еще не осознал, что горстка казаков сумела победить и обратить в бегство несметное войско сибирского хана. Пошарив по груди, Архип вынул из-под зипуна свой оберег, висевший на черной веревке у него на шее, и, не отрывая взгляда от раскинувшегося пред ним Искера, торопливо поднес его к губам.

ГЛАВА 17

В октябре произошло событие, всполошившее весь двор, а за ним и Москву — супруга государя Мария Нагая родила сына. Мария, счастливая, но еще не хворая после родов, держит плачущего младенца на руках, ждет, когда поглядеть сына придет сам государь. А вокруг нее хлопочут уже окрыленные, светящиеся от радости родичи. Афанасий Нагой тискает за плечи брата Федора, ставшего дедом, и приговаривает тихо:

— Теперь мы сильны! Сильны, братец…

Иоанна приносят на носилках, и все окружение Марии тут же отступает в стороны, клонит головы. Она сама, держа на руках уснувшего младенца, с улыбкой глядит на мужа, ожидая его похвалы или теплого слова. Но царь с холодным безразличием взирает на завернутого в пеленки сына, еще одного наследника, появившегося на закате его жизни. Однако Иоанн поздравляет супругу, целует ее в лоб, спрашивает о здоровье.

— Дмитрием назовем, — вновь взглянув на новорожденного, заключает Иоанн. Видимо, он решил назвать последнего своего отпрыска в честь первенца, родившегося тридцать лет назад и так же названного Дмитрием. Прежде чем покинуть покои жены, Иоанн все же дотронулся до головки сына, улыбнувшись краем губ, огладил его сморщенное крохотное личико. Мария с великой радостью наблюдала за мужем, но затем улыбка сошла с ее губ — непонятно почему, но она взглянула иначе на происходящее: едва живой отец, передвигающийся теперь только на носилках, и только появившийся на свет сын, росток новой жизни, коего отец навряд ли успеет взрастить. И от этого сердце словно сжалось в тиски, до того стало печально за обоих, да и за себя…

Афанасий Нагой же торжествовал. Уже не так страшны были вести о желании Иоанна взять в жены родственницу английской королевы ради сомнительного союза. Ведь теперь у него есть сын, здоровый, коего можно воспитать для будущего управления страной, лишив царевича Федора права наследования. И Годуновым ничего не останется делать, кроме как в спешке покидать столицу, ибо Афанасий Нагой сделает все возможное, дабы оградить новорожденного Дмитрия от любой опасности…

Спустя некоторое время в столицу пришло донесение Пелепелицына о том, что казаки Строгановых не помогли ему отстоять Чердынь и самовольно ушли в поход на Сибирское ханство. Тогда имя Ермака узнал весь московский двор. Тотчас была созвана дума. Бояре наперебой говорили об излишнем своевольстве богатых купцов, о том, что война с Кучумом сейчас России не нужна, что надобно бы слать посольство в Искер… Но и царь, и дума осознавали, что поделать уже ничего нельзя. На том же заседании думы Иоанн продиктовал грамоту для купцов Строгановых:

«А Васька Пелепелицын писал нам, что купцы Аникеевы, дав Ермаку людей, не смогли защититься от Алея и позволили ему грабить, жечь и разорять свои земли. То из-за вашей измены — вы вогуличей, и вотяков, и пелымцев от нашего жалования отвели, войной на них ходили, тем с сибирским ханом рассорили нас, а волжских атаманов к себе призвав, воров наняли в свои остроги без нашего указу. Ермак с товарищами ушел бить вогуличей, остяков и татар, а Перми ничем не подсобили. Когда вернутся казаки из похода, вы бы их у себя не держали, а отправили в Чердынь. Ежели указ не исполните, в том на вас опалу положим большую, а атаманов и казаков, которые вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешать».