— Ну да, жив. Только в коме. Вообще, странный парень, одет в какое-то рубище.
Инспектор тщательно осмотрел неподвижное тело молодого мужчины — бледного, длинноносого, с реденькой рыжей бородкой и длинными волосами. Одет он был и в самом деле довольно странно — в грязный длинный балахон, узкие штаны с браслетами, плащ — такой, как показывают в фильмах про викингов. На кожаном поясе — вроде как пустые ножны от меча и какая-то сумка, вроде той, что носят туристы.
— Документов никаких?
— Нет, — доложил один из полицейских. Ньерд почесал затылок:
— Похоже, напрасно нас вызвали… Девчонки какие-то звонили, орали — мертвый на остановке. А он, оказывается, жив. Видно, плохо стало, вот и упал.
Полицейский опустил глаза:
— Так мы ж сообщили…
— Сообщили, — скептически усмехнулся инспектор. — А вообще, может такое быть, чтобы человек вдруг внезапно впал в кому? — Он повернулся к медикам.
— Был похожий случай, — кивнул лысоватый врач. — С тем русским парнем, помните?
— Ну да, ну да, — рассеянно покивал Ньерд. — Он, кажется, до сих пор в клинике?
— Да, у доктора Норденшельда. Говорят, интереснейший случай.
— Так и этого, может, туда?
Врач рассмеялся:
— За русского заплатила музыкальная ассоциация, а кто заплатит за этого?
— Музыкальная ассоциация? — инспектор насторожился. — Так, может, и этот — музыкант? У них сегодня очередное сборище в Черном лесу. Потому и одет так.
— Да, — кивнул медик. — Там всяких придурков хватает. Музыкант, говорите? Что ж, придет в себя — скажет.
В стоящем рядом «вольво» вновь запищала рация. Ньерд открыл дверцу:
— Да, комиссар? Нет, комиссар. Похоже, не наш случай. Да, да, все равно посмотрю, раз уж приехал.
Инспектор вернулся к остановке. Пригладил рукой растрепавшиеся от ветра волосы, мельком взглянул на часы. Пять часов вечера, а уже заметно стемнело. Вокруг зажглись фонари, и сиреневые снежинки закружились в волшебном рождественском танце. Хорошо как, красиво…
— Комиссар, нам уже можно идти?
— Я не комиссар, я инспектор, — оглянувшись, машинально поправил Ньерд. Сзади стояли две девчонки — они, видно, и позвонили в полицию, заметив лежащее в сугробе тело. Одна темненькая, с косичками, лет тринадцати-четырнадцати, в зеленой куртке и голубых джинсах, другая постарше года на два, глазастенькая крашеная блондиночка, в легкой, украшенной стразами курточке из мягкой черной кожи и таких же джинсах.
— Я — Дагне, — представилась блондинка. — Дагне Ленстад, а это моя подружка, Блесси. Мы ждали автобуса, дурачились, бросались снежками, забежали за остановку, а там… прямо напротив контейнера.
Ньерд посмотрел на выкрашенный в яркий желто-зеленый цвет контейнер для старых вещей — интересно, полицейские там уже посмотрели?
Записав адреса девчонок, инспектор подошел к контейнеру. Было такое впечатление, что там не так давно кто-то копался — рядом, на снегу, были разбросаны какие-то детские вещи, вполне хорошие на вид джинсы, растерзанная женская сумка. Инспектор нагнулся… Пусто! Нет, кое-что есть — ключи и жетон от камеры хранения. Интересно, что же, никто не обращался по поводу кражи? И вещи в камере хранения… хотя, конечно, этот вопрос можно решить и без жетона.
Микроавтобус «Амбуланс», хлопнув дверями, мягко отъехал от остановки. Отпустив полицейских, инспектор уселся в машину, доложился начальству:
— Так и есть, не наш случай… Да, да, как очнется, обязательно съезжу, — и поехал домой ужинать.
Снег падал все сильней; мягкие и пушистые снежинки кружились в разноцветных огнях реклам.
Ханс, уже переодетый в джинсы и черную майку с логотипом известных «блэкушников» «Димму Боргир», угощал нежданно свалившихся на голову родственников тем, что нашлось в холодильнике, — замороженными котлетами, колой и остатками вишневого мороженого. Канадская бабуся Анна-Ханса не проявляла никакого интереса к приготовлению пищи, а уж о ее воспитаннике нечего было и говорить — настолько тот был странным. И ведь нельзя сказать, чтобы Ханс не пытался его разговорить, ничего подобного! Правда, тот ничего не отвечал… А, так ведь он же из Канады — ясно, ничего по-норвежски не понимает.
— Спик инглиш?
Парень отшатнулся.
— Тоже не понимаешь? — Ханс почесал свою светлую шевелюру и улыбнулся: — А, ты, наверное, франкоязычный?! Же вудре… Э… Парле ва… Парле ву… Тьфу! Французского я точно не знаю… Будем объясняться на пальцах. Да что ж ты такой неразговорчивый?
Вообще, очень странным был этот парень, бабкин воспитанник, очень странным. Даже, как зовут, не смог ответить без бабусиной помощи, только промычал что-то — Велл… Мэллл.
— Вэлмор, что ли?
— Вэлмор, — бабуля скривила губы в улыбке. — Он, как бы это сказать, не совсем… э…
— Не совсем нормальный, что ли? — не выдержал Ханс.
— Вот. Да! Именно так.
— Оно и видно. А он с ножом не бросится?
— Нет, не бросится… Если я не прикажу.
Ханс вежливо улыбнулся — шутит старушка. Когда перешли к мороженому и коле, зазвонил мобильник. Бабка вздрогнула, но быстро совладала с собой, а вот Вэлмор чуть не упал со стула, бедняга!