Я проводила его до двери. Он пробормотал что-то вроде приглашения выпить как-нибудь вместе, и я поспешно согласилась. Я растянула рот в сладкой улыбке, наводившей на подозрение, что у меня пятьдесят два зуба, и он уехал. Когда я вернулась в дом, меня колотило. Льюис, страшно довольный собой, потягивал кофе. Мой испуг сменился яростью. Я запустила ему в лицо подушкой и еще какими-то малоценными предметами, повсюду валявшимися в моей гостиной. Я проделала это быстро, не особенно целясь, и стоит ли добавлять, что чашка разбилась о его лоб. Из раны обильно полилась кровь, и я снова разревелась. Во второй раз за последний месяц и десять лет.
Я упала на диван. Я сжимала голову Льюиса в своих ладонях. У меня по пальцам струилась теплая кровь, и мне пришло в голову, что следовало предвидеть это еще тогда, полгода назад, когда я держала в ладонях ту же голову на пустой дороге, освещенной горящим «ягуаром», и когда по моим пальцам текла та же кровь. Все еще плача, я отвела его в ванную, промыла рану спиртом и перевязала ее. Он не произнес ни слова. Он казался очень расстроенным.
— Ты испугалась, — наконец сказал он. — Это неразумно.
— Неразумно? — резко сказала я. — Со мной в доме живет человек, совершивший пять убийств…
— Четыре, — скромно поправил он.
— Четыре… это одно и то же! Полицейский разбудил меня в восемь утра… а ты считаешь, что пугаться неразумно… Все, хватит, это — последняя капля.
— Но ведь никакой опасности не было, — весело возразил он. — Ты же сама видела.
— Постой, — продолжала я, — постой… а что ты там плел про свое счастливое детство? Хороший студент, образцовый служащий, само совершенство… А я кто, по-твоему? Мата Хари?
Он расхохотался.
— Я же говорил тебе, Дороти. До того, как я узнал тебя, у меня ничего не было, я был один. И теперь, когда у меня появилось что-то мое, собственное, я это защищаю. Вот и все.
— Здесь у тебя нет ничего своего, — негодующе возразила я. — Я не принадлежу тебе. Насколько я понимаю, я не твоя любовница. И тебе отлично известно, что если нам удастся избежать палача, я выйду замуж за Пола Бретта… когда-нибудь.
Он резко встал и повернулся ко мне спиной.
— Значит, — произнес он отрешенным тоном, — когда ты выйдешь за Пола, я уже не смогу жить с тобой?
— Думаю, это не входит в планы Дола. Конечно, ты ему очень нравишься, но…
Я запнулась на полуслове. Он обернулся и посмотрел на меня столь хорошо знакомым мне страшным взглядом. Взглядом слепого.
— Нет, Льюис, нет! — пронзительно вскрикнула я. — Если ты Пола хоть пальцем тронешь, ты меня больше никогда, никогда не увидишь. Никогда. Я возненавижу, прокляну тебя, это будет конец и для тебя, и для меня. Конец!
Конец чего? Я и сама не знала. Он провел рукой по лбу; он очнулся.
— Я не трону Пола, — сказал он, — но я хочу быть с тобой до самой смерти.
Он медленно стал подниматься по ступеням, как будто получил удар в солнечное сплетение, и я вышла из комнаты. Солнце заливало радостным светом мой бедный сад, «Ролс», снова игравший роль памятника, далекие холмы, этот маленький мир… Все вокруг было сияющим и мирным. Пролив еще несколько слезинок над своей загубленной жизнью, я, всхлипывая, вернулась в дом. Надо одеться. Несмотря ни на что, этот лейтенант Пирсон довольно красив.
Глава пятнадцатая
Два дня спустя — два кошмарных дня, которые я провела, глотая аспирин, и даже впервые в жизни попробовала транквилизатор, вогнавший меня в полную депрессию, единственный выход откуда стал мерещиться мне в самоубийстве — два дня спустя началась буря и наводнение. Я проснулась на рассвете от того, что кровать страшно трясло, затем услышала рев воды и почувствовала какое-то горькое облегчение. Все детали складывались в единое целое: пришествие Макбета, близкий конец. Я подошла к окну; по дороге, превратившейся в стремительный поток, плыл пустой автомобиль в окружении самого разнообразного мусора; я пересекла дом и из другого окна увидела, как заполнившая мой сад вода качает, словно лодку, «Ролс». Терраса выступала над водой едва ли на фут. Я снова поздравила себя с тем, что не слишком-то заботилась о саде — теперь от него ничего не осталось.
Я спустилась вниз. Льюис, совершенно зачарованный зрелищем, стоял у окна. Он поспешно предложил мне чашку кофе, глядя на меня молящим взором, появившимся у него после убийства Билла Маклея, взором ребенка, страстно нуждающегося в прощении за злую шутку. Я отреагировала с молчаливой надменностью.
— До студии сегодня не добраться, — радостно сообщил он. — Все дороги закрыты. И отключили телефон.
— Просто очаровательно, — сказала я.
— К счастью, я купил вчера в магазине Тоджи два бифштекса и несколько пирожных с засахаренными фруктами, твоих любимых.
— Спасибо, — безучастно ответила я.
Но я была очень довольна. Не надо спешить на работу, можно валяться в пижаме и есть вкуснейшие пирожные — совсем неплохо. Кроме того, я была на середине занимательной книги, полной незабудок и утонченного изящества — вполне приемлемая замена убийствам и обыденности.