Властелин замка

— В семье всегда были Женевьевы; и хотя тогдашний граф попал на гильотину, его сына, тогда еще ребенка, сберегли, и в свое время он вернулся в замок. Об этом мы, Бастиды, любим рассказывать. Мы были на стороне народа — за свободу, братство и равенство, против аристократов, но тем не менее, прятали маленького графа здесь, в этом доме, и ухаживали за ним, пока все это не кончилось. Об этом мне поведал отец моего мужа. Он был примерно на год старше юного графа.

— Значит, история вашей семьи тесно переплетена с историей графского семейства?

— Вы правы.

— А нынешний граф... он с вами дружен?

— Де ла Талли никогда не были друзьями Бастидов, — гордо сказала она. — Только хозяевами. Они не меняются... впрочем, как и мы.

Она заговорила о другом, и через некоторое время я покинула их дом. Мне не терпелось продолжить работу.

Во второй половине дня служанка пришла в галерею сказать мне, что господин граф будет рад, если я приму участие в семейном ужине. Господа ужинают в восемь в одной из маленьких столовых. Она сказала, что проводит меня туда без пяти восемь.

Сообщение слишком поразило меня, чтобы после этого можно было безмятежно работать. Служанка разговаривала со мной уважительно, а это могло означать только одно: меня не только сочли достойной реставрировать его картины, но и удостоили гораздо более высокой чести — ужинать в семейном кругу.

Я ломала голову, что мне надеть. У меня были только три приличествующих случаю платья, из них ни одного нового. Одно — коричневого шелка с кружевом кофейного цвета, второе — строгое черное бархатное платье с пышным белым кружевным воротником, третье — хлопчатобумажное серое в светло-фиолетовую шелковую полоску. Я сразу же остановилась на черном бархатном.

Работать при искусственном освещении было невозможно, и как только дневной свет угас, я вернулась в свою комнату. Достала платье и посмотрела на него. К счастью, бархат не стареет, но фасон был явно устаревшим. Я приложила его к себе и взглянула на свое отражение в зеркале. Щеки мои слегка розовели, глаза, впитавшие черноту бархата, казались очень темными, а прядь волос выбилась из пучка на затылке. Собственная глупость вдруг стала мне отвратительна, я положила платье и стала поправлять волосы, когда раздался стук в дверь.

Вошла мадемуазель Дюбуа. Она недоверчиво посмотрела на меня и, заикаясь, проговорила:

— Мадемуазель Лоусон, это правда, что вы приглашены на семейный ужин?

— Да. Вас это удивляет?

— Меня никогда не приглашали на семейный ужин.

Я посмотрела на нее и вовсе не удивилась.

— Я полагаю, они хотят поговорить со мной о картинах. Легче разговаривать «за обеденным столом.

— Вы говорите о графе и его кузене?

— Да, я так думаю.

— Я считаю своим долгом предупредить вас о том, что у графа плохая репутация в отношении женщин.

Я с изумлением уставилась на нее:

— Но он не рассматривает меня как женщину! — возразила я. — Я приехала сюда реставрировать картины.

— Говорят, он жесток, но при этом некоторые находят его неотразимым.

— Дорогая мадемуазель Дюбуа, мне никогда не доводилось встречать неотразимых мужчин и я не собираюсь искать их в моем возрасте.

— Ну, вы далеко не такая старая.

Не такая старая! Или она тоже думает, что мне уже тридцать?

Она поняла, что я рассердилась, и поспешила продолжить:

— Эта несчастная дама — его жена. Вы знаете, ходят ужасные слухи... Страшно находиться под одной крышей с таким человеком.

— Я не думаю, что нам с вами что-либо угрожает, — сказала я.

Она вплотную подошла ко мне.

— Я на ночь закрываю дверь на ключ... когда он в доме. Вам следует делать то же самое. И быть очень осторожной... сегодня вечером. Возможно, ему захочется развлечься. Никогда нельзя быть уверенной.

— Я буду очень осмотрительна, — пообещала я, чтобы поскорее избавиться от нее.

Пока я одевалась, я не переставала думать о ней. Неужели и правда в тишине своей комнаты она давала волю эротическим фантазиям о попытках влюбленного графа соблазнить ее? Я была уверена, что подобная судьба так же мало грозила ей, как и мне.

Я умылась и надела бархатное платье, уложила высоко волосы и закрепила их множеством шпилек, чтобы быть уверенной, что ни одна прядь не выбьется. Приколола брошь, доставшуюся от матери — простую, но необыкновенно изящную, состоявшую из кусочков бирюзы в сочетании с мелкими жемчужинами. Я была готова минут за десять до того, как пришла служанка, чтобы проводить меня в столовую.

Мы прошли в крыло замка, построенное в семнадцатом веке — позднейшая пристройка — в большую сводчатую комнату — столовую залу, где, как я воображала, принимали гостей. Было бы неразумно сидеть за таким столом небольшой компанией, и я не удивилась, когда меня повели в маленькую комнату по соседству — разумеется, маленькую по меркам Гейяра. Комната была очень уютной: темно-синие шторы на окнах — совсем не похожих на узкие проемы в толстых стенах, обеспечивавшие полную безопасность, но почти не пропускавших света; по обе стороны каминной доски стояли канделябры с зажженными свечами. Еще один такой же красовался посреди накрытого для ужина стола.