Властелин замка

— Я чувствую ответственность за вас. Тогда, в первый день, я мог бы настоять на том, чтобы вы уехали...

— Но вы этого не сделали. Я оценила это.

— Возможно, это было бы лучше.

— О нет! Я увлечена работой здесь.

— Это чудесное старинное место, — он говорил почти с жаром. — Но семья эта не самая счастливая на свете, и Принимая во внимание то печальное происшествие в прошлом... жена моего кузена умерла, как вы знаете, при весьма таинственных обстоятельствах.

— Я об этом слышала.

— И мой кузен может быть весьма неразборчив в средствах, добиваясь того, чего он желает. Мне не следовало бы этого говорить. Он был добр ко мне. Я здесь... теперь это мой дом... благодаря ему. Я решился на это только из чувства ответственности за вас, и мне хотелось бы, чтобы вы знали. Если вам действительно понадобится моя помощь... Мадемуазель Лоусон, я надеюсь, вы ничего не скажете моему кузену.

— Я понимаю. Обещаю, что ни скажу ни слова.

— Но, прошу вас, помните: Если мой кузен... если вы почувствуете, что вам нужно уехать, пожалуйста, придите ко мне.

Он подошел к одной из картин и стал расспрашивать о ней, но по-моему, он не слушал, что я отвечала.

Взгляд его был застенчивым, робким, но очень теплым. Он определенно переживал за меня, и хотел предостеречь насчет графа.

Я почувствовала, что в замке у меня есть надежный друг.

Рождество приближалось. Мы с Женевьевой выезжали верхом каждый день, и ее английский заметно исправлялся. Я рассказывала ей, как встречают Рождество в Англии, как мы приносим домой венки из остролиста и омелы; как каждому приходится вымешивать рождественские пудинги, и как весело в тот день, когда эти пудинги готовят, и как вытаскивают одну формочку на пробу. Это очень ответственный момент: каждый берет ложку и пробует, и становится ясно, какими будут все пудинги.

— Тогда еще была жива моя бабушка по матери, — рассказывала я. — Она была француженкой, и ей пришлось осваивать наши традиции, но она, по счастью, к ним быстро привыкла и строго соблюдала.

— Расскажите мне еще что-нибудь, мисс, — попросила Женевьева.

И ярассказывала ей, как я садилась возле матери на высокую табуретку и помогала ей вынимать косточки из изюма и чистить миндаль.

— Когда удавалось, я съедала миндалинку — другую.

Это развеселило Женевьеву:

— О мисс, подумать только, когда-то и вы билли маленькой девочкой.

Я поведала ей, как просыпалась рождественским утром и находила в своем чулке подарки.

— У нас ставят ботинки около камина... во всяком случае, так делают некоторые люди. Я — нет.

— А почему?

— Об этом вспомнит только Нуну. И должна быть не одна пара ботинок, нужно много, а то не интересно.

— Теперь ваша очередь рассказывать.

— Ну, в ночь перед Рождеством, вернувшись с вечерней мессы, вы ставите свои ботинки около камина и идете спать. Утром внутри ботинок появляются маленькие подарки, а большие подарки стоят рядом. Мы так делали, когда была жива моя мать.

— А потом перестали?

Она кивнула.

— Чудесный обычай.

— Ваша мать тоже умерла, — сказала она — Что с ней случилось?

— Она долго болела. Я ухаживала за ней.

— Вы тогда были взрослой?

— Да, можно сказать, взрослой.

— О, мисс, мне кажется, вы всегда были взрослой.

На обратном пути к замку мы зашли к Бастидам. Я сама это устроила, потому что чувствовала, что ей нужно общаться с людьми, живущими за стенами замка, особенно с детьми, и хотя Ив и Марго были младше ее, а Габриэль старше, по крайней мере, они были ближе к ней по возрасту, чем кто-либо из тех, кого она знала.

Приближение Рождества внесло суматоху в дом — по углам шептались и готовили друг другу сюрпризы.

Ив и Марго были заняты изготовлением рождественских яслей. Женевьева с интересом наблюдала за ними, и пока я разговаривала с мадам Бастид, она присоединилась к детям.

— Дети так волнуются, — сказала мадам Бастид. — Впрочем, так всегда бывает. Каждое утро Марго сообщает нам, сколько часов осталось до Рождества.

Мы смотрели, как они сооружали скалы из коричневой бумаги. Ив принес краски и нарисовал на скалах мох, а Марго стала раскрашивать ясли. На полу лежал маленький ягненок, которого они смастерили сами и собирались потом поставить на скалу. Я наблюдала за Женевьевой. Она была совершенно зачарована.

Она заглянула в колыбель.

— Там никого нет, — со смешком заявила она.

— Конечно, никого! Христос еще не родился, — возразил Ив.

— Это чудо, — сказала ей Марго. — Накануне Рождества мы ложимся спать...

— После того, как поставим ботинки около камина... — добавлял Ив.

— Да, мы так делаем... колыбель пуста, а потом... рождественским утром, когда мы встаем, маленький Христос лежит там.

Женевьева молчала.

Потом она произнесла:

— Можно, я помогу вам?

— Конечно, ответил Ив — Нам нужны еще пастушьи посохи. Вы знаете, как их делать?

— Нет, — робко промолвила она.

— Марго покажет вам.

Я наблюдала за девочками, склонившими друг к другу головы, и думала, что именно это и нужно Женевьеве.

Мадам Бастид заметила мой взгляд:

— И вы думаете, что господин граф допустит это? Вы думаете, что он одобрит дружбу между нашими детьми и своей дочерью?