Властелин замка

Она вцепилась в мою руку, губы беззвучно шевелились, как бы не осмеливаясь произнести слова.

Она была напугана и ждала помощи от меня, пострадавшей от рук ее воспитанницы.

Я осторожно сказала:

— Это, конечно, было большим ударом для девочки. С ней нужно обращаться осторожно. Кажется, ее отец этого не понимает.

Горечь исказило лицо Нуну. Она ненавидит его, подумала я. Она ненавидит его за то, что он делает со своей дочерью… и что он сделал со своей женой.

— Но мы с вами это понимаем, — сказала Нуну. Я была тронута, и сжала ее ладонь в своей.

Это было похоже на негласный договор. Лицо ее просветлело, и она сказала:

— Наш кофе остыл. Я сварю еще.

В этой маленькой комнате я поняла, что не смогу остаться в стороне от жизни замка.

Я постаралась убедить себя, что меня вовсе не касается, убийца ли хозяин дома, мое дело — определять, в какой степени запустения находились картины и каким образом можно добиться наилучшей реставрации; и на несколько последующих недель я полностью погрузилась в работу.

В замок приехали гости, что означало, что мое присутствие на семейных трапезах необязательно. Надо сказать, меня это вовсе не удручало, потому что отношение графа ко мне вызывало у меня определенное беспокойство. Мне казалось, он почти надеется на провал моей работы. Я опасалась, что он подорвет мою веру в свои силы; работа предстояла весьма сложная, и я ни на минуту не должна была сомневаться, что успех будет полный.

Однако, после нескольких дней затишья, однажды утром, в самый разгар работы он пожаловал в галерею.

— О боже, мадемуазель Лоусон, — воскликнул он, бросив взгляд на картину, стоявшую передо мной, — Что вы делаете?

Я удивилась, потому что картина прекрасно поддавалась обработке, и почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Я уже собралась гневно протестовать, но он продолжил:

— Скоро вы восстановите всю цветовую гамму этой картины, и она снова напомнит всем нам об этих проклятых изумрудах.

Он явно забавлялся, видя на моем лице облегчение.

Чтобы скрыть свое замешательство, я ответила довольно резко:

— Надеюсь, теперь вы убеждаетесь, что у женщины могут быть некоторые способности?

— Я всегда подозревал, что у вас большие способности. Лишь женщина с очень твердым характером могла приехать сюда, исполненная решимости защищать права той половины человечества, которую именуют — о, совершенно незаслуженно, я уверен — слабым полом.

— Мое единственное желание — хорошо выполнить работу.

— Если бы все воинствующие дамы прошлого были наделены вашим здравым смыслом, сколько неприятностей удалось бы избежать!

— Я надеюсь, что смогу помочь вам избежать неприятностей, потому что уверена, если бы эти картины хранились в таком запущенном состоянии чуть дольше…

— Я знаю. Именно поэтому и пригласил сюда вашего отца. Увы, он не смог приехать. Но его заменила дочь. Как нам повезло!

Я повернулась к картине, но мне было страшно прикоснуться к ней. Я боялась сделать неправильное движение. Такая работа требует полной сосредоточенности.

Он подошел и встал рядом со мной, и хотя делал вид, что изучает картину, я знала, что он в упор смотрел на меня.

— Это очень интересно, — сказал он. — Вы должны все мне объяснить.

— Я сделала одну или две пробы, и естественно, перед началом работы убедилась, что использую самые лучшие, по моему мнению, средства.

— И что же это за средства? — Он смотрел прямо мне в лицо, и я опять с большим смущением почувствовала, что щеки мои горят.

— Я применяю слабый спиртовой растворитель. Он не будет воздействовать на затвердевший слой масляной краски, но в этой краске есть небольшая примесь смолы…

— Как ловко это у вас получается!

— Это обычная часть моей работы.

— В которой вы столь искусны.

— Я надеюсь теперь вы в этом убедились? — Голос мой звучал немного взволнованно, и я приготовилась отразить любую атаку, вызванную моим замечанием.

— Вы не перестаете убеждать меня в этом. Вам нравится эта картина, мадемуазель Лоусон?

— Она весьма интересна. Хотя в вашей коллекции есть картины лучше. Конечно, она не сравнится с работами Фрагонара или Буше. Но я считаю, что художник мастерски владел цветом. Его техника довольно смелая. Мазки слегка грубоваты, но…

Я запнулась, потому что почувствовала, что в душе он смеется надо мной.

— Боюсь, я могу наскучить, когда говорю о живописи.

— Вы слишком самокритичны, мадемуазель Лоусон.

Самокритична! Об этом мне говорили впервые. И тем не менее это было правдой. Я была похоже на ежа, выставившего колючки в попытке защитить себя. Значит, я себя выдала.

— Я вижу, вы скоро закончите восстановление этой картины, — продолжал он.

— И тогда я узнаю, достойна ли я быть допущенной к выполнению такого задания.

— Я уверен, вы нисколько не сомневаетесь в исходе этого предприятия, — ответил он и, улыбаясь, ушел.

Глава 4