Властелины моря. История золотого века греческого флота

Итак, одержав победу в сражении при Херонее, Филипп воздержался от наступления на Афины, но, напротив, предложил провести мирные переговоры в Коринфе, где в присутствии сильно обеспокоенных посланцев, прибывших из Афин и других городов, объявил о создании нового Коринфского союза, преследующего давнюю цель: священную войну с Персидским царством. Необходимость ее Филипп мотивировал религиозными соображениями: пришла наконец пора отомстить Ксерксу, сжигавшему аттические храмы. Дело общее, и он, царь Македонии, ожидает поддержки со стороны греческих городов. Исократ, наверное, был бы счастлив, видя, как готова сбыться его мечта, но до этого момента он не дожил — умер девяносто восьми лет от роду, буквально на следующий день после того, как до Афин дошла весть о победе Филиппа при Херонее.

На алтарь нового союза, направленного против Персии, пришлось принести жертву — Второй морской союз, основанный Афинами почти сорок лет назад. Филипп не собирается ни с кем делить свое верховенство, и Афинам не остается ничего другого, как освободить все еще примыкающие к союзу города от взятых на себя обязательств. Впрочем, и тут он готов пойти на некоторые уступки. Имея в виду ключевую роль, которуе играют Афины на море, Филипп признает право города на сохранение своих важнейших заморских территорий: острова Самос, Делос, Скирос, Лемнос и Имброс. Приняв эти условия, афинские посланники, как и посланники других городов, торжественно поклялись присоединиться к Филиппу в его войне с Персией и всеми, кто выступит против мирового порядка, установленного царем Македонии. Усмирив таким образом Грецию, Филипп вернулся на север. Прежде чем вторгнуться во владения Царя царей, ему предстояло выдать замуж дочь.

В Афинах ожидали царского рескрипта о направлении судов вместе с экипажами на войну в Азию. Ожидали, мягко говоря, с неудовольствием, ведь за долгие годы афиняне привыкли к тому, чтобы повелевать, а не повиноваться. Хотя, формально говоря, нынешнее подчинение Филиппу ничем не хуже, чем подчинение их предшественников Спарте в общем противостоянии Ксерксу, и намного лучше, чем подчинение той же Спарте после Пелопоннесской войны. Оглядываясь на годы борьбы с Филиппом, Демосфен размышлял, верен ли был избранный им курс:

«Если удар молнии оказался слишком силен не только для нас, но и для всей Греции, что оставалось делать? Можно, конечно, возложить вину за кораблекрушение на капитана, пусть даже он принял все меры предосторожности и наилучшим, с его точки зрения, образом подготовил свое судно к встрече с любой неожиданностью. Но вот корабль попадает в шторм, его швыряет из стороны в сторону, оснастка скрипит, а то и разваливается на куски. Но я не был капитаном корабля, и стратегом не был, и уж тем более не мог повелевать судьбой. Вот-вот, это сама судьба так распорядилась».

Но из Македонии пришло не предписание о мобилизации, а сногсшибательная новость: Филипп умер, став жертвой убийцы-одиночки — это был один из приближенных придворных, заколовший его во время свадебных торжеств. Узнав о случившемся, афиняне решили публично вознести благодарность богам. Торжествующий Демосфен почти убедил собрание в том, что смерть Филиппа знаменует конец македонской власти. Но он оказался плохим пророком.

Не прошло и нескольких месяцев, как македонская армия вновь вторглась в Грецию. Во главе ее на своем жеребце Буцефале, которому суждено было войти в легенду, двигался Александр, сын Филиппа. Несмотря на молодость, двадцатилетний новый царь успел устранить тех, кто сомневался в его праве на престолонаследие. И теперь вот стремительно продвигался вперед, исполненный решимости восстановить свою власть над Грецией. Не вторым Филиппом хотел он стать — скорее вторым Ахиллом. В надежде воспламениться духом своего героя он даже спал с экземпляром «Илиады» под подушкой. И в подражание вечно юному Ахиллу не отращивал бороды, всегда служившей грекам символом мужества. И темпераментом молодой царь походил на гомеровского героя, внезапно, как и тот, переходя от самого добросердечного настроения к неистовому гневу.

Афинам в этом смысле повезло — они всегда были у Александра в фаворе. В глазах нового царя это был главный очаг эллинской культуры. Особенно высоко он ставил афинскую трагедию и брал с собой в походы свитки с текстами Эсхила, Софокла и Эврипида. Александр не только уважал Афины, он всячески старался заручиться их дружбой и расположением. Сами-то афиняне довольно долго тянули с признанием его своим сувереном, что не помешало царю оказать посланникам, прибывшим в Македонию с извинениями от имени собрания, самый теплый прием. Во главе посольства встал не Демосфен, благоразумно оставшийся дома, но грубовато-добродушный Демад, корабел и паромщик, увлекшийся в какой-то момент ораторским искусством.