Властелины моря. История золотого века греческого флота

В конце лета персидские орды достигли наконец Аттики, пройдя через ущелья горы Киферон и растекшись по опустевшим полям, как полноводная река. Они сразу же захватили жителей города, отказавшихся вопреки распоряжению Фемистокла уехать, и отправили их на далекий Самос как военнопленных. Афины перешли в руки Ксеркса, кроме Акрополя, где за живой оградой, ныне значительно обновленной, закрепился целый гарнизон. Уговоры сдаться со стороны подошедших к подножию Акрополя афинских изгнанников успеха не имели. Точно так же в ответ на град стрел с горящими наконечниками, которыми осыпали храм персидские лучники, его защитники покатили огромные булыжники, не дающие даже шага ступить вверх по склону. Природа сама забаррикадировала Акрополь отвесными голыми скалами, внутрь одной из которых поместила источник столь необходимой его защитникам пресной воды. Бессильный пока сломить их сопротивление, Ксеркс решил временно воздержаться от столкновений как с греческим флотом в Саламине, так и с греческой армией в Истме. Он разбил в Афинах царский шатер и приступил к осаде Акрополя.

Тем временем Фемистокл столкнулся у себя на Саламине с новой трудностью. Сражаясь — впервые в жизни — с врагами своего города, его рядовые граждане, двадцать тысяч фетов, испытывали острую нехватку денег. Новому, сильно разросшемуся флоту Фемистокла нужны были все граждане, не важно, богатые или бедные. Всадники и гоплиты были люди состоятельные, они и на войне сами могли о себе позаботиться. Но по прошествии почти месяца корабельной службы у бедняков иссякли их скудные сбережения. А у города не было резервов, чтобы хоть как-то поддержать их деньгами, и запасов продовольствия тоже не было.

И тут, в трудный момент, на выручку пришли богатые афиняне, заседавшие в ареопаге — совете мудрецов. Входил в него и Фемистокл, более того, он был, как и все прежние архонты, пожизненным членом. Откликаясь на нужды флота, ареопагиты выделили личные средства для поддержки моряков — по восемь серебряных драхм на человека. Кризиса удалось избежать, а ареопаг завоевал среди граждан репутацию совета доброй воли, которая удерживалась на протяжении жизни целого поколения.

Незадолго до дня осеннего равноденствия греки, перебравшиеся на Саламин, увидели столб черного дыма, поднимающийся где-то со стороны Афин. Натиск Ксеркса увенчался наконец успехом, и храмы Акрополя загорелись, как факелы. Это была месть за сожженные Сарды; клятва Дария — «Афины еще попомнят» — осуществилась. Сын сделал то, чего не смог сделать отец. За три месяца, что прошли с того момента, как Ксеркс пересек Геллеспонт и вошел в Европу, он умертвил царя Спарты, завоевал Афины и присоединил к своей империи всю северную и центральную Грецию. Европейский поход подходил к своему победоносному концу. Царские курьеры уже скакали в Сузы с добрыми вестями.

Примерно в то же самое время, как пал Акрополь, звездочеты-предсказатели увидели на востоке, прямо перед рассветом, звезду Арктур. Ее появление традиционно знаменовало окончание судоходного сезона в восточном Средиземноморье и на Эгейском море. Вскоре предстоит вытаскивать лодки и более крупные суда на берег и прикрывать их на зиму. Стоит Ксерксу упустить несколько оставшихся дней, и его флот надолго застрянет в Греции. Придется много месяцев подряд задаром кормить более ста тысяч моряков, которым совершенно нечего делать. Если его флот не в состоянии сокрушить греков одним ударом, лучше отправить армаду через Эгейское море назад и перезимовать в Азии. А к весне, глядишь, союз общегреческого сопротивления распадется сам собой.

Действительно, хотя Ксерксу неоткуда было знать об этом, единству греческого флота угрожал тяжелый конфликт. Чем дольше тянулись дни томительного ожидания, тем сильнее становилось скрытое недовольство Фемистокловым планом военной кампании. Греков угнетало положение, при котором приходится торчать на виду у скрытого от их глаз противника. Островерхий холм давал персидским наблюдателям отличную возможность отслеживать каждый шаг греков. Флот же Ксеркса, базирующийся в Фалероне, был скрыт от них верхушкой пирейского мыса, поднимающегося на восточной оконечности пролива.