Властитель мира

Танкред ничего не ответил. Сжав кулаки и стиснув зубы, он не отрываясь смотрел в глаза герцога Нормандского. Было очевидно, что ему пришлось собрать в кулак все свое самообладание, чтобы совладать с бурлящим внутри гневом. Роберт всегда умел ударить по самому больному – таков был его врожденный талант.

– А теперь слушай меня хорошенько, – продолжил герцог, нагло уставив на Танкреда палец. – Если еще когда-нибудь ты посмеешь приблизиться ко мне в обход протокола, я буду рассматривать это как нападение и мой телохранитель с полным правом прибегнет к силе. Даже такому солдафону, как ты, это должно быть понятно, а?

Кулаки Танкреда по-прежнему подрагивали от напряжения. Казалось, еще никогда он не был так близок к тому, чтобы броситься на Роберта. Оставаясь чуть в стороне, Арган держал руку на рукояти ионизированного клинка, спрятанного под кителем, полный решимости продырявить шкуру этого человека при малейшем угрожающем жесте в сторону хозяина.

Роберт изобразил самую оскорбительную из улыбок:

– И долго ты собираешься торчать здесь сложа руки? Если тебе больше нечего сказать, можешь убираться в свою казарму, солдат.

Тогда, все так же молча, Танкред Тарентский бросил на него последний испепеляющий взгляд и ушел.

Наслаждаясь тем, что размазал противника, Роберт все же почувствовал в желудке небольшой спазм. Угроза, написанная на лице жертвы в тот момент, когда тот покидал поле схватки, произвела на него большее впечатление, чем он думал. В какой-то момент он испугался, что перегнул палку, но потом спохватился. Чего ему было опасаться от такого ничтожества?

* * *

Настенные часы общей каюты 48–57 показывали пятый час утра, когда Энгельберт проснулся.

Ему было очень жарко, и в горле пересохло; снова заснуть не удастся, если он не освежится. Он неохотно откинул в сторону простыню и отправился в туалет. Долго пил из сложенных ковшиком ладоней, потом смочил водой затылок. Возвращаясь к койке, он заметил, что занавеска ячейки Танкреда приоткрыта. Охваченный внезапным предчувствием, Энгельберт отдернул ткань до конца. Ячейка была пуста.

Он неодобрительно нахмурился.

* * *

Когда Танкред обнаружил тайный коридор, уровень адреналина у него в крови резко подскочил. Это было узкое пространство, зажатое между двумя сборными перегородками, внутри которых шли технические коммуникации. Не больше пятидесяти сантиметров шириной и без всякого источника света.

Сорок минут назад он незаметно выскользнул из каюты, чтобы посетить четвертый склад центральных прачечных. В три часа ночи переходы судна были пусты и безмолвны, по дороге он никого не встретил. Оказавшись на месте, он пересек яркие многоцветные ленты полицейских ограждений, запрещающих доступ к месту происшествия, и ему даже не пришлось прятаться.

Проникнув на склад, он зажег фонарь и приступил к обыску, ради которого и явился, ища малейшую, пусть самую незаметную улику, тщательно обследуя каждый уголок, где что-то могло ускользнуть от внимания команды дознавателей.

Стычка с Робертом де Монтгомери привела его в такую ярость, что он так и не смог заснуть. Ему даже не удавалось понять, что именно взбесило его больше всего. Тот факт, что он так и не получил ответа на свой вопрос, или же способность Роберта легко манипулировать им, заставляя терять контроль над собой? Но прежде всего он жутко злился на самого себя за то, что едва не поддался желанию заставить герцога проглотить свои слова, рискуя тем самым провести остаток дней в тюрьме. Физическое нападение на герцога Французского королевства должно иметь под собой очень серьезные основания. Разумеется, в намерения нормандской гадюки как раз и входило толкнуть его на нечто подобное, и Роберт едва не преуспел по всем статьям. По крайней мере, мысль подстеречь его на выходе из «Вавилона» оказалась удачной, позволив подтвердить то, что Танкред уже подозревал: герцог желает погубить его.

Вот уже четверть часа Танкред методично обшаривал все помещение, но ни одна деталь не привлекла его внимания. Напрасно он открывал шкафы, поднимал стопы белья, перетряхивал корзины – ничего подозрительного не всплыло из окружающей полутьмы. К тому же все его мысли занимал образ ухмыляющегося герцога Нормандского, словно витая перед его глазами и накладываясь на все, куда бы он ни посмотрел.

Значит, эта змея ищет моей погибели. У герцога, разумеется, много врагов, включая самого Танкреда. Но почему моя персона приобрела в его глазах такое значение?