Властитель огня

Поль Мартино, стоя на четвереньках в глубокой тени археологической выемки, медленно повернул голову в поисках происхождения голоса, нарушившего его работу. Взгляд его упал на знакомые очертания Иветты Дебрэ, девушки, недавно окончившей университет и добровольно нанявшейся на экскавацию. Дневное прованское солнце ярко светило позади нее, превращая ее в силуэт. Мартино всегда считал ее чем-то вроде хорошо скрытого артефакта. Коротко остриженные темные волосы и квадратная челюсть создавали впечатление, что это юноша, почти подросток. Только когда его взгляд проходился по телу – по высокой груди, тонкой талии, по округлым бедрам, – открывалась ее поразительная красота. Он обследовал ее тело своими умелыми руками, сбросил грязь со складочек и обнаружил скрытые прелести и боль старых ран. Никто на раскопках не подозревал об их отношениях, считая их не более чем отношениями между профессором и ученицей. Поль Мартино отлично умел хранить тайны.

– Где это?

– За домом собраний.

– Настоящая или каменная?

– Каменная.

– В каком положении?

– Лицом вверх.

Мартино поднялся. Затем положил ладони на обе стороны узкого разреза и могучим рывком мускулов плеч выбросил себя на поверхность. Он стряхнул красноватую провансальскую землю с ладоней и улыбнулся Иветте. Одет он был как всегда – в выцветшие джинсы и замшевые сапоги, чуть более модные, чем те, в каких ходили менее известные археологи. На нем был шерстяной пуловер темно-серого цвета, вокруг шеи был щеголевато повязан красный платок. Волосы у него были черные и кудрявые; глаза – большие и темно-карие. Коллега однажды заметил, что в лице Поля Мартино можно обнаружить следы всех народов, когда-то правивших в Провансе, – кельтов и галлов, греков и римлян, вестготов и тевтонов, франков и арабов. Он был бесспорно красив. Иветта Дебрэ была не первой восторженной студенткой, которую он соблазнил.

Официально Мартино был адъюнкт-профессором археологии в престижном университете Экс-Марсель III, но большую часть времени проводил в поле и служил советником свыше десяти местных археологических музеев, разбросанных по югу Франции. Он был знатоком доримской истории Прованса и, хотя ему было всего тридцать пять лет, считался одним из лучших французских археологов своего поколения. Его последняя работа – монография об окончании лигурийской гегемонии в Провансе – стала учебником по этому предмету. В данное время он вел переговоры с французским издателем о публикации работы для массового читателя о древней истории этого района.

Его успех, его женщины и слухи о его богатстве превратили Мартино в источник значительной профессиональной зависти и сплетен. Он редко говорил о своей личной жизни, но никогда не делал тайны из своих академических успехов. Его покойный отец, Анри Мартино, любительски занимался бизнесом и дипломатией и провалился в обеих областях. Мартино после смерти матери продал большой дом семьи в Авиньоне, а также вторую недвижимость в сельской местности в Воклюзе. И с тех пор уютно жил на полученные от этих продаж деньги. У него была большая квартира близ университета в Эксе, уютная вилла в селении Лакост и небольшое пристанище на Монмартре в Париже. Когда его спрашивали, почему он решил заняться археологией, Мартино отвечал, что его крайне заинтересовал вопрос о том, почему цивилизации появляются и исчезают и что приводит к их гибели. Иные люди чувствовали в нем известную норовистость, подспудную ярость, которую, казалось, утихомиривало – по крайней мере временно – физическое погружение его рук в прошлое.

Мартино прошел вслед за девушкой по извилистым переходам археологических траншей. Место это находилось на верху горы, высящейся над широкой долиной Шэн-де-л'Этуаль, и было oppidum – или обнесенным стенами фортом, – построенным могущественным кельто-лигурийским племенем, известным под названием сальес. Первоначально предпринятые раскопки привели к выводу, что в форте было две четко разделенные секции – одна для кельтской аристократии, а вторая, как считалось, для лигурийцев классом ниже. Но Мартино выдвинул новую теорию. Поспешное добавление более бедной части форта совпадало по времени с борьбой между лигурийцами и греками близ Марселя. Этой своей экскавацией Мартино убедительно показал, что дополнение к форту было похоже на лагерь беженцев в Железном веке.