Властитель огня

Габриэль проехал мимо входа на широко раскинувшийся рынок Макане Иегуда. Девушка-эфиопка в полицейской форме стояла у металлической баррикады, проверяя сумки всех, кто входил на рынок. Когда Габриэль остановился на «красный свет», группки харедимов[23] в черных лапсердаках пробежали между машинами, словно листья, гонимые ветром.

Через несколько поворотов Габриэль добрался до Наркисс-стрит. Тут не было места для парковки, поэтому он оставил машину за углом и медленно пошел к своей квартире под навесом пышных эвкалиптов. Он с горечью и нежностью вспомнил Венецию – как возвращался домой, скользя по водам канала, и привязывал свою лодку позади дома.

Многоквартирный дом из иерусалимского известняка стоял в нескольких метрах от улицы, и к нему вела цементная дорожка, проложенная сквозь заросший садик. Вестибюль был освещен зеленым светом, и в нем сильно пахло новой краской на нефти. Габриэль не стал проверять почтовый ящик – никто ведь не знал, что он тут живет, а счета приходили на адрес мнимой компании, занимающейся недвижимостью, которой управлял Административно-хозяйственный отдел Службы.

В доме не было лифта. Габриэль устало поднялся по цементным ступеням на четвертый этаж и открыл дверь. Квартира была большая по израильским меркам – две спальни, кухня, как на самолете, небольшой кабинет, выделенный из гостиной и одновременно столовой, – но ей далеко было до piano nobile[24] того дома, где жил Габриэль на канале в Венеции. Жилищный отдел предложил ему купить эту квартиру. Стоимость квартир в Иерусалиме, похоже, сокращалась с каждым взрывом бомбы, и в данный момент ее можно было бы купить за хорошую цену. Кьяра решила не дожидаться удобного момента и купить ее. Поскольку делать ей было почти нечего, она проводила большую часть времени в магазинах и неуклонно превращала функциональную, но унылую квартиру в нечто, похожее на дом. С тех пор как Габриэля не было дома, здесь появился новый ковер, а также круглый медный кофейный столик с деревянным лакированным пьедесталом. Габриэль надеялся, что Кьяра купила его в каком-нибудь почтенном месте, а не у одного из этих маклаков, что продают в бутылке «Воздух Святой Земли».

Он позвал Кьяру, но в ответ была тишина. Он прошел по коридору в их спальню. Она была обставлена для оперативных работников, а не для любовников. Габриэль сдвинул кровати вместе, но всякий раз просыпался среди ночи с ощущением, что висит над пропастью, вцепившись в ее края. У изножья кровати стояла маленькая картонная коробка. Кьяра уже убрала большинство их вещей – осталась только эта коробка. Габриэль подумал, что психолог с бульвара Царя Саула узрел бы глубокий смысл в том, что он не вынул вещи из коробки. Истина была более прозаичной: он был слишком занят. И все же Габриэля угнетала мысль, что вся его жизнь укладывается в такую коробку – вот так же трудно представить себе, что маленькая металлическая урна может вместить в себя пепел целого человеческого существа. Большинство вещей даже не принадлежали ему. Они принадлежали Марио Дельвеккио, человеку, роль которого он некоторое время исполнял под скромные аплодисменты.

Габриэль сел и ногтем большого пальца вскрыл упаковочную ленту. И с облегчением увидел небольшой деревянный ящичек, инструментарий путешествующего реставратора, где лежали краски и кисти, которые подарил ему Умберто Конти по окончании обучения. Остальное было в основном барахло, то, с чем ему давным-давно следовало расстаться: старые корешки чеков, записи, касающиеся реставрации, резкий отзыв, который он получил в одном итальянском журнале по искусству за свою работу по реставрации картины «Христос на море Галилейском» Тинторетто. Габриэль удивился, зачем он его прочитал, не говоря уже о том, чтобы хранить.

На дне ящичка он обнаружил конверт не больше чековой книжки. Он вскрыл его и перевернул. Оттуда выпали очки. Они принадлежали Бенджамину Стерну, убитому агенту Службы. Габриэль все еще мог различить жирные отпечатки пальцев Бенджамина на грязных стеклах.

Он начал класть очки обратно в конверт, но тут заметил, что в глубине есть еще что-то. Перевернув конверт, он щелкнул по дну. На пол упал некий предмет – кожаный ремешок, на котором висела красная рука из коралла. Тут он услышал шаги Кьяры на лестничной площадке. Он взял талисман и сунул его в карман.

Когда он вошел в переднюю комнату, Кьяра уже сумела открыть дверь и втаскивала в комнату мешки с провизией. Она подняла глаза на Габриэля и улыбнулась, словно удивляясь тому, что он тут. Ее черные волосы были заплетены в толстую косу, и весеннее средиземноморское солнце уже слегка окрасило ее щеки. На взгляд Габриэля, она выглядела как настоящая сабра. Только когда она говорила на иврите, итальянский акцент выдавал, откуда она родом. Габриэль больше не говорил с ней по-итальянски. Итальянский был языком Марио, а Марио умер. Только в постели они говорили друг с другом по-итальянски, и это было уступкой Кьяре, которая считала иврит языком, не подходящим для любви.