Властитель огня

Мелкий дождик, встретивший Габриэля, когда он вышел из вокзала Гар-де-Лион, превратился в весенний ливень. Стемнело, и Габриэль был рад этому. Он припарковал машину на тихой зеленой улице возле площади Колумбии и выключил мотор. Поскольку было темно и шел проливной дождь, он был уверен, что никто не заглянет в машину. Он протер часть запотевшего переднего стекла и посмотрел наружу. Дом, в котором находилась конспиративная квартира, стоял на противоположной стороне улицы. Габриэль хорошо знал квартиру. Он знал, что это квартира 4-Б и что на табличке у звонка выцветшие синие буквы гласили: «Гусман». Знал он и то, что прятать ключ негде, а это значило, что квартира должна быть отперта заранее кем-то из парижской резидентуры. Обычно такими вещами занимался bodel – так на языке Службы именовали местных, нанимаемых для выполнения черной работы в иностранной резидентуре. Но через десять минут Габриэль, к своему облегчению, увидел, как мимо его окошка протопал парижский katsa Узи Навот с прилипшими к большой круглой голове светлыми волосами и с ключом от квартиры в руке.

Навот вошел в дом, и через минуту в окне четвертого этажа появился свет. Лия зашевелилась. Габриэль обернулся и посмотрел на нее – на миг взгляды их, казалось, встретились. Он протянул руку и взял то, что осталось от ее руки. От прикосновения к жесткой, покрытой шрамами коже по телу Габриэля пробежал холод. Лия была неспокойна всю поездку. А теперь, казалось, успокоилась и выглядела как всегда, когда Габриэль посещал ее в солярии. Он снова выглянул наружу и посмотрел на окно на четвертом этаже.

– Это ты?

Габриэль вздрогнул от голоса Лии и резко перевел на нее взгляд – должно быть, слишком резко, потому что в глазах ее вдруг появилась паника.

– Да, это я, Лия, – спокойно произнес он. – Это Габриэль.

– Где мы? – Голос у нее был тоненький и сухой, как шелест листвы. Он был совсем не похож на тот, каким Габриэль помнил его. – У меня такое чувство, что это Париж. Мы в Париже?

– Да, мы в Париже.

– Меня привезла сюда та женщина, верно? Моя медсестра. Я пыталась сказать доктору Эйвори… – Она умолкла, не докончив фразы. – Я хочу домой.

– Я и везу тебя домой.

– В больницу?

– В Израиль.

Мелькнула улыбка, легкое пожатие его руки.

– У тебя горячая рука. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Отлично, Лия.

Она погрузилась в молчание и посмотрела в окошко.

– Посмотри, какой снег, – сказала она. – Господи, до чего же я ненавижу этот город, но снег делает его таким красивым. Снег очищает Вену от ее грехов.

Габриэль поискал в памяти, когда впервые он услышал эти слова, и вспомнил. Они шли из ресторана к машине. На плечах у него сидел Дани. «Снег очищает Вену от ее грехов. На Вену падает снег, а на Тель-Авив сыплются ракеты».

– Красиво, – согласился он, постаравшись, чтобы голос не звучал безнадежно. – Но мы ведь не в Вене. Мы – в Париже. Помнишь? Тебя привезла сюда та женщина.

Но она уже не слышала его.

– Поспеши, Габриэль, – сказала она. – Я хочу поговорить с мамой. Я хочу услышать мамин голос.

«Пожалуйста, Лия, – подумал он. – Вернись. Не делай с собой такого».

– Мы сейчас ей позвоним, – сказал он.

– Позаботься, чтобы Дани был крепко пристегнут. Улицы такие скользкие.

«Он в порядке, Лия, – сказал в тот вечер Габриэль. – Поезжай домой осторожно».

– Я буду осторожна, – сказала она. – Поцелуй меня.

Он перегнулся и прижался губами к пораненной щеке Лии.

– Поцелуй на прощание, – прошептала она.

Глаза ее вдруг широко раскрылись. Габриэль держал ее израненную руку и смотрел в сторону.

Мадам Тузэ высунула голову из своего жилища, когда Мартино вошел в вестибюль.

– Профессор Мартино, слава Богу, это вы. Я до смерти беспокоилась. Вы там были? Это было ужасно?

Он находился в нескольких сотнях метров от вокзала в момент взрыва, правдиво сказал ей Мартино. Да, это было ужасно, но не так ужасно, как он надеялся. Вокзал должно было снести взрывной волной от трех бомб в чемоданах. Что-то явно пошло не так.

– Я только что сварила немного шоколада. Вы не хотите посидеть со мной и посмотреть телевизор? Я терпеть не могу смотреть на такой ужас в одиночестве.

– Боюсь, у меня был ужасно долгий день, мадам Тузэ. Я собираюсь пораньше лечь.

– Эмблема Парижа в развалинах. Что дальше, профессор? Кто мог такое сделать?

– Наверное, мусульмане, хотя никто не может знать мотивы того, кто мог совершить столь варварский поступок. Я подозреваю, что мы никогда не узнаем правды.

– Вы думаете, это мог быть заговор?

– Пейте ваш шоколад, мадам Тузэ. Если вам что-то понадобится, я буду наверху.

– Спокойной ночи, профессор Мартино.