Читаем Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха полностью

Мухаммед не обманывался в том, что тот, кто в войне стоит в стороне, главным образом просто ждет, кто из двух противников дороже заплатит за помощь, и пророку казалось, будто у него было достаточно врагов. Так, однажды, он обратился к народу рукописей и послал к курейцам гонца: ворота города Медины открыты для них и им предоставляется защита за валом, если они придут с женщинами и детьми, обеспечив себя пропитанием.

Курейцы отклонили предложение, и все еще оставалось неразрешенным: поступили они так из-за боязливого недоверия к мусульманам или задумали вступить в союз с врагом? Они отрицали как первое, так и второе: разве есть у нас обязательства перед тем, кто не нашей веры? Как же мы можем им доверять?

Мухаммед сидит под огромной финиковой пальмой в саду Убайи, предводителя мунафикунов-подхалимов. С тех пор как они оставили мусульман в битве под Бедром, к ним приклеилось это имя, больше не стыдились называть их так открыто, а со временем забылось и обидное значение этого слова.

На этот раз не составило труда вести с ними переговоры. Медина являлась их родиной, как и остальных, было само собой разумеется, что они были готовы ее защищать. Пророк приказал начертать на хорошо отшлифованном куске дерева, сколько воинов-мунафикунов готовы стать на защиту, сколько имеют лошадей, как велики их запасы зерна и масла. Толстый Убайи сидит с поднятыми бровями, зажав дощечку между животом и коленями, а язык между зубами, и поспешно рисует цифры и буквы.

— Четыреста кувшинов масла, — говорит он, — тут палка проходящего мимо царапает рукопись. Убайи кричит гневно: — Дурак! Смотреть надо, что ты делаешь!

Потом он поднимает глаза и замолкает, потому что видит, что сзади него стоит слепой Абдаллах.

— Я найду здесь пророка? — спрашивает Абдаллах.

— Я стою перед посланником Бога?

Мухаммед ничего не отвечает, он сердит из-за того, что их прервали. «Четыреста кругов масла, — повторяет он. — Дальше, Убайи!»

Слепой не успокоился. Своей палкой он прикасается к широким плечам Убайи и находит, что между ним и пророком достаточно свободного места, чтобы присесть. У него узкое длинное лицо и он постоянно держит веки опущенными, так чтобы не было видно белых глазных яблок. На нем нет накидки — он мешал бы ему при прикосновении, — но на нем широкая лата без рукавов, какие носят женщины. Коричневые руки слепого худые и обвисшие: работа не укрепила его мускулов.

— Посланник Бога, ты знаешь, что я верующий, но мои земные глаза не видят, — начинает он не торопясь, как всякий, у кого много времени.

— Да! — говорит Мухаммед нетерпеливо. — Я знаю все. Все же оставь нас одних!

— Сейчас! Сейчас же! Почему ты нетерпелив? Не сам ли ты учил: существо человека должно быть рассудительным? Я пришел, чтобы спросить тебя кое о чем.

— Так спрашивай!

— Я — верующий, Мухаммед, и я хочу помочь своим братьям. Когда вы делали вал, я стал в ваши ряды. Но меня оттолкнули и сказали; «Слепой помешает нам!» Тогда я захотел стать погонщиком ослов и ввозить в город зерно; и опять я был не к месту. «Слепой позволяет себя обмануть, — сказали они. — Ему нужен еще кто-нибудь, чтобы вести его, а иначе он нам бесполезен!» И теперь я спрашиваю тебя, Мухаммед: как я могу помочь своим братьям по вере?

— Я сделаю тебя наместником Медины! — воскликнул Мухаммед нетерпеливо, с издевкой. На самом же деле, даже если он и не думал при этом, то ни в коем случае не о слепом, его занимал вопрос, кто будет представлять его в городе. Он должен быть за пределами города, на валу, и следить за порядком. Трудно заменить в бою Омара и Абу Бекра. Должен остаться в городе кто-то, кто заботился бы о правильном дележе продуктов, поднимал бы настроение, и через вал — наблюдал бы за курейцами.

Слепой Абдаллах положил руку на лоб, затем на грудь.

— Наместник Медины! — сказал он своим нежным голосом. — Это очень почетное задание. Благодарю тебя, посланник Бога. Я принимаю его.

Толстый Убайи откинулся назад и рассмеялся так, что затрясся его толстый подбородок.

— Разве ты не понимаешь, глупец, что пророк пошутил? Как может слепой выполнить это задание? Быть наместником означает все видеть и за всем следить!

— Эй, Убайи! — возражает слепой с упреком и качает головой. — У тебя нет истинной веры и все же берешься поучать меня! Позволь сказать тебе: никогда не стал бы посланник Бога шутить над слепым или высмеивать его. Ты думаешь, я не дорос до этого? Я слепой, это правда. Но если бы я был к тому же глухой, немой и парализованный, все равно бы Аллах смог совершить посредством меня то, что должно произойти!

— Я пошутил, — говорит Мухаммед тихо, — я был нетерпелив. По воле твоей Бог осудит меня. Я хочу исправить ошибку. То, что я сказал в шутку, остается в силе. Ты, Абдаллах, должен представлять меня в городе!

* * *

— Вал! Вал!

Только посмотрите! Они заползли за вал в ров! Это пророку, должно быть, посоветовал сам Аллах! Может, им помогли ангелы окопаться! Ангелы в набедренных повязках рабов, да? Эй, трусы! Они не отваживаются больше принять открытый бой, они обезопасили себя от врага валом, как греческие наемники!

Перейти на страницу:

Все книги серии Исторические силуэты

Белые генералы
Белые генералы

 Каждый из них любил Родину и служил ей. И каждый понимал эту любовь и это служение по-своему. При жизни их имена были проклинаемы в Советской России, проводимая ими политика считалась «антинародной»... Белыми генералами вошли они в историю Деникин, Врангель, Краснов, Корнилов, Юденич.Теперь, когда гражданская война считается величайшей трагедией нашего народа, ведущие военные историки страны представили подборку очерков о наиболее известных белых генералах, талантливых военачальниках, способных администраторах, которые в начале XX века пытались повести любимую ими Россию другим путем, боролись с внешней агрессией и внутренней смутой, а когда потерпели поражение, сменили боевое оружие на перо и бумагу.Предлагаемое произведение поможет читателю объективно взглянуть на далекое прошлое нашей Родины, которое не ушло бесследно. Наоборот, многое из современной жизни напоминает нам о тех трагических и героических годах.Книга «Белые генералы» — уникальная и первая попытка объективно показать и осмыслить жизнь и деятельность выдающихся русских боевых офицеров: Деникина, Врангеля, Краснова, Корнилова, Юденича.Судьба большинства из них сложилась трагически, а помыслам не суждено было сбыться.Но авторы зовут нас не к суду истории и ее действующих лиц. Они предлагают нам понять чувства и мысли, поступки своих героев. Это необходимо всем нам, ведь история нередко повторяется.  Предисловие, главы «Краснов», «Деникин», «Врангель» — доктор исторических наук А. В. Венков. Главы «Корнилов», «Юденич» — военный историк и писатель, ведущий научный сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ, профессор Российской академии естественных наук, член правления Русского исторического общества, капитан 1 ранга запаса А. В. Шишов. Художник С. Царев Художественное оформление Г. Нечитайло Корректоры: Н. Пустовоитова, В. Югобашъян

Алексей Васильевич Шишов , Андрей Вадимович Венков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары