Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Отман улыбнулся. Он знает эту отговорку, которую мекканцы применяли постоянно, когда речь шла о том, чтобы отдалить от города нежеланных просителей, его нельзя было обмануть. «Пророк не желает войны, — говорит он. — Он хочет мира. Давай заключим мир, Абу Софиан? Но может быть, что пророк в этом году решит повернуть обратно, если… как ты говоришь… у вас не хватает воды». Он колеблется и слегка улыбается, что вряд ли можно заметить — именно потому только, чтобы позволить другому почувствовать, что он не поверил его словам. «Может быть, Мухаммед на этот раз снова вернется в Медину, если вы ему поклянетесь разрешить в следующем и в последующие годы мусульманам великое паломничество».

«Выигран год! — думает Абу Софиан, — выигран целый год, будет время яснее познать волю богов! Если старые боги могут помешать и хотят помешать тому, чтобы священная Кааба осквернилась новой верой, то вы должны сами об этом позаботиться! Уничтожьте пророка! Он, Абу Софиан, предоставляет вам для этого целый долгий год времени!»

— Такой договор, — говорит он осторожно, — подписанный Мухаммедом и мной — такой договор можно было бы заключить…

Отман поднимается: «Я сообщу в лагере, Абу Софиан, о твоем отказе впустить нас и о готовности заключить договор. Эй, Омайя! Теперь ты точно не захочешь больше отрицать силу власти нового времени! Еще год назад король Мекки не поставил бы своего имени рядом с именем Хашимита Мухаммеда!

«Возможно, нет! — соглашается Абу Софиан и тоже поднимается. — Время покажет, что истинно…» Он больше не хотел говорить и подавлял слова, бывшие у него уже на языке. Время все покажет: и то, что он хотел сказать сейчас, может быть позже к месту.

Когда Отман ушел, Абу Софиан поднялся по узкой витой лестнице на пологую крышу своего дома. Ясная светлая ночь покрывает город, на возвышенностях искрятся красные горящие точки — костры мусульман. Абу Софиан пересчитывает их еще раз и думает про себя: «Да, лучше избежать войны».

На крыше женских покоев, ограниченной двором и такой низкой, что выросшие высоко мирта и жасмин достают до нее, двигается белая фигура — это Хинд, поющая сыночку колыбельную:

«Кто сорвал однажды розы в Дамаске, тот не нагнется больше за цветами пустыни;

И тот, для кого светлая луна является спутницей — что за дело ему до звезд?»

* * *

Бедуинка в лагере под Бедром сказала в своем гадании правду: в Дамаске Хинд зачала сына… Теперь оставалось ждать, исполнился ли вторая часть гадания: что юный отпрыск Омаядов должен господствовать в новой вере над старым чудесным городом Дамаском!

Абу Софиан тогда посмеялся над этим. Сегодня он больше не насмехается. Задумавшись, он сидит на крыше своего дома и снова и снова смотрит на костры.

* * *

Аиша стояла на коленях в самом темном углу своей комнаты на полу, повернувшись спиной к двери так, что даже тень ее собственного тонкого тела закрывала от света доступ в укромное место; и без того дверь была плотно завешена коврами, так что проникала только тонкая полоска сумеречного света — как раз достаточно для того, чтобы Аиша увидела то, что хотела. Иногда снаружи кто-то проходил мимо; каждый раз она вздрагивала и со страхом оглядывалась на дверь, хотя знала, что никто чужой не осмелился бы войти к ней без разрешения.

Приключение с потерянными бусами не повредило ее внешности, так как Бог, который любил своего посланника и не хотел оставлять в муках ревностных сомнений, послал ему откровение, свидетельствовавшее о невиновности Аиши. Супруга пророка выслушала это откровение с подобающим смирением и радостью, и ее преисполнили справедливые сомнения о всеведении Аллаха. Тем не менее она не стала ломать себе над этим голову. Сделал ли это Бог потому, что не знал о ее грехах, или даже потому что в своем всесилии он решил смыть грехи — это было ей безразлично.

Но есть что-то другое, что было одновременно важно и грешно. Так грешно, что Бог это, поистине, не должен был видеть… На полу, перед глазами Аиши лежали шнуры трех видов: шелковая нить, красная как кровь, тоненькая веревка из пальмовой ветви и шнур из сплетенных вместе нескольких блестящих верных женских волос. Эти волосы Аиша достала хитростью и терпением, они были из толстых кос Марии.

Два ангела, Харут и Марут, смотревшие из рая вниз на землю, влюбились в двух прекраснейших девушек из города Вавилона. Они спустились оттуда и в человеческом обличии насладились радостями земной любви. Но Аллах, всевидящий и всезнающий, жестоко наказал их, за то, что они хотели дерзко насладиться самым прекрасным из его творений — земной любовью, — не имея возможности заплатить за это земными страданиями. Аллах приказал заковать их в кандалы и бросить в яму близ города Вавилона. Там оба ангела стали учить всех, кто к ним приходил, злому колдовству. Разумеется, обычно перед этим говорили: «Мы только соблазн, и тот, кто последует за нами, впадет в грех. Мы лишь учим тому, что вредит другим и не принесет пользы тебе».