Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Два юных химяритских раба раскладывают во дворе подушки рядом с небольшим бассейном. Богатство Омаяда позволило привозить цветы и букеты из Йемена и содержать их здесь под специальными навесами. Нежный аромат жасмина наполняет воздух. Отман опускается на подушки и невольно сравнивает роскошь, которую он видит здесь, с тяжело завоеванными и все еще скромными удобствами, которыми он смог постепенно оборудовать свой дом в Медине. Но сейчас он должно думать о другом.

— Я пришел к тебе, Абу Софиан, в качестве посланника и предвестника нового времени.

Омаяд смотрит перед собой. То, что он предполагал, подтвердилось: там, наверху, на холмах Ходейбийя стояли воины мусульман, разумеется, было важно узнать, сколько их и чего они хотят, но было также, конечно, неправильно намереваться узнать это слишком быстро.

— Бери, ешь! — говорит он и придвигает вазы с бараньим мясом и ячменем к гостю. — Новое время, которое ты мне предвещаешь, не будет противостоять этим старым обычаям: сначала угощение, потом посольство.

Отман улыбается, ест и не может удержаться от восхищения спокойствием Абу Софиана. Все же, нетерпеливо желая выполнить поручение, он произносит с набитым ртом: «Мы пришли как паломники».

Абу Софиан поднимает темные кустистые брови, но ничего не говорит. С каких пор мусульмане стали почитать языческие святилища Каабы? Почему-то, он сам не понимал по какой причине, это сообщение Отмана — что мусульмане пришли как паломники — показалось ему более опасным, чем всякое другое, какое бы он ни услышал.

— Посмотри-ка, — говорит он наконец, — для паломничества вы пришли! Паломничество в Мекку — древний обычай наших отцов, почему же, Отман, ты говоришь о новом времени?

— Обычай может быть древнее, — возражает Отман. — Новое время находится в новом духе. Мне не нужно тебе говорить — ты знаешь это сам.

Омаяд пожимает плечами и равнодушно тянется за вазочкой с крепким, приправленным соком, который он задумчиво и аккуратно смешивает с пропаренным пшеном. Да, он знает этот новый дух, пронизавший его войско, вынудивший убежать от «вала» Медины… Вдруг ему показалось, что он должен узнать об этом больше.

— Скажи мне, Отман, ты сейчас счастливее, чем раньше? Скажи мне, что этот новый дух, — так как Абу Софиан начал его опасаться, он не может допустить произнести эти слова насмешливо, — дал ли тебе этот новый дух все то, на что ты надеялся?

Отман не ожидал такого поворота. С момента смерти Рокайи всякий вопрос о его личном счастье вызывает в нем боль с новой силой, и он не решается ответить, что собирался еще несколько минут назад, перед воротами дома: «Это надежда, что изменяет нашу жизнь». Абу Софиан, наблюдая за выражением его лица, удовлетворенно кивает:

— Ты видишь, даже новое время и новая вера не защищают нас от несчастья и боли. Тогда зачем это новое?

— Ради познания, к чему нас ведет Бог.

Абу Софиан наполовину закрывает глаза и задумывается. Великие слова — находит он про себя. Хорошие для рабов и женщин, может быть, полезно, если они верят, что наряду с волей их господина владеет ими еще одна, всевышняя.

Но то, что Отман так говорит, удивляет его. Ему не нужно врать себе и новой вере. Снова его охватывает гнетущая мысль, что в этом «новом духе» что-то должно быть скрыто, чего он еще не понял…

От этого представления, которое для него невыносимо, он спасается в раздумьях, каким достоянием еще может обладать Отман. Его дом в Мекке, правда, был потерян, все же он мог получить кое-что в Эфиопии и в Медине. Торговля в Мекке в последние годы стихла, так как все, кто последовал учению Мухаммеда, отсутствовали на местных рынках. Также греки и персы заключили мир, поэтому многие товары, которые должны были везти через Мекку, стали провозить теперь по пути от Тигриса в Сирию. «Новое время» не предвещало ничего хорошего крупным купцам Хедшаса.

Кажется, что Отман проследил за мыслями Омаяда.

— Было ко времени, — сказал он, — чтобы прекратилось разделение и чтобы Мекка, наконец, обратилась к тому, что мы познали: есть только один Бог. Позволь нам мирно вступить в город.

— Сколько вас все же? — спрашивает Абу Софиан с равнодушным выражением лица, опустив веки.

— Полторы тысячи, — доверчиво отвечает Отман, — полторы тысячи, вооружены только мечом. Ты можешь без опасения разрешить нам вход в Мекку.

«Полторы тысячи! — думает Омаяд. — Всего полторы тысячи! Пока количество не сможет победить Мекку! И даже если я больше не уверен в Абдеддаре и семье Халида, и даже если Бану Азад тайно молится, читая суры Корана, — я все еще соберу столько сторонников, чтобы закрыть для полутора тысяч человек ворота Мекки.

— Нет! — кричит он. — Я отказываю вам в паломничестве!

Отман пожимает плечами.

— Если ты воспрепятствуешь нам сегодня, то мы придем завтра, но уже не в плащах паломников!

Омаяд сжимает губы. «У нас в Мекке слишком мало воды для такого количества гостей, — сказал он наконец. — Священный колодец почти совсем иссяк».