Читаем Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха полностью

Абу Софиан не узнает голоса, но тоже понимает, что имеется в виду. Выжидая, он поворачивается вполоборота в сторону, спрашивает себя, насколько пророк великодушен, чтобы отказаться от любого свидетеля его покорения.

Мухаммед подходит к входу в палатку и берется за шнур, затем все же тянет его вниз, чтобы опустить полог. «Этого часа, — сказал он тяжело, — я долго ждал».

Омаяд скрещивает руки. «Так наслаждайся им!» — отвечает он холодно.

Проблеск улыбки мелькнул на лице Мухаммеда. «Эй, Омайя! Для чего были все эти годы борьбы, если мы так и не смогли ничему научиться? И чему более важному они могли бы нас научить, чем переносить наши поражения и нисколько не обращать внимания на наши победы?»

Омаяд смотрит на него, подняв брови.

«Это не слова Аллаха, я говорю их тебе как человек, а не как посланник Бога». Сказал Мухаммед и испугался собственных слов. Разве он и его учение не одно и то же?

Абу Софиан не замечает, что его противник поражен, может быть, он не так много внимания уделил его словам, раздумывая, что сейчас не время говорить об учении Мухаммеда. «Мухаммед эль Хашим, — сказал он, — ты стал князем, и твое войско сильнее нашего. Я принес тебе весть о капитуляции Мекки».

В помещении воцарилось молчание. Трудные по смыслу слова были произнесены легко, звучали почти равнодушно, Омаяд постарался не выказать ни капельки смирения. Теперь, однако, так как они произнесены, обоим мужчинам кажется почти кощунственным снимать с события этого часа всякую торжественность. Старый гордый торговый город склоняется перед одним из своих сыновей; боги Каабы подчиняются Богу Мухаммеда…

Крики около палатки становятся громче. Можно различить отдельные реплики: «О чем ты договариваешься так долго, пророк? Позволь нам идти на Мекку! Город принадлежит нам! Омаяд не имеет права ставить условий!» Снова двое мужчин меряют друг друга взглядом. Абу Софиан вспомнив о том, что он и представляет здесь не только себя, но является посланцем всех корейшитов, измученно произносит еще два слова: «Пощади город…»

Лицо Мухаммеда проясняется. «Как мог бы я не пощадить его? — говорит он, — Мой город! Центр моего господства!» И вдруг осознав, что из-за мирских мыслей забыл о своем пророчестве, он добавляет: «Центр ислама! Ты принес мне весть о сдаче города, Абу Софиан. Можешь ли ты и о себе сказать то же?»

— Город — это я, — отвечает гордо Омаяд. — Если бы я не прекратил противостояния, город не открыл бы тебе своих ворот.

— Город не только откроет мне свои ворота, но и его жители тоже обратятся в ислам, — говорит пророк. — Будет ли и здесь Абу Софиан выступать во главе корейшитов?

Большими шагами ходит Мухаммед по палатке. Он прислушивается; шум снаружи почти смолк — какой-нибудь вожак, должно быть, успокоил или удалил толпу. Затем снова он продолжает ходить по палатке. Всякий раз, когда его широкие, согнутые плечи пересекаются с лучом солнца, на плаще поблескивает украшенная драгоценными камнями пряжка. Омаяд прислоняется к столбику, поддерживающему палатку, и ждет. Теперь Мухаммед останавливается перед ним, его тюрбан съехал назад и на лбу видна широкая белая полоса, не загоревшая на солнце. Темные глаза смотрят принуждающе.

— Я получил твое покорение, Абу Софиан, но не твое обращение. Говори: Нет Бога кроме самого Бога!.

— Это я знаю уже давно, — усмехается Омаяд. — Если бы были и другие, то они помогли бы мне в борьбе против тебя!

Мухаммед делает вид, будто не заметил усмешки.

— Говори, — повторяет он настойчиво, — нет Бога кроме Бога и Мухаммед Его пророк!»

Омаяд растягивает губы в полуулыбке. Быстрым шагом идет он ко входу в палатку и поправляет полог, ветер или рука любопытного незаметно для обоих мужчин немного приоткрыла его. Абу Софиан убеждает себя, что рядом с палаткой никого нет, кто бы мог услышать его слова.

— Ты хочешь моего обращения, пророк? Так слушай его! В твоего Бога я верю так же мало, как и в старых богов Каабы! Я не верю в рай и в наказание в аду! И если рай есть, то я сам найду туда путь и мне не потребуется твое предводительство! Но ты не только посланник Бога, но и господин Медины и полководец большого войска, и ты говоришь нам: «Те, кто мне подчиняются, верят!» Так ли это, Мухаммед?

— Нет! — кричит пророк, — нет, Абу Софиан…

— Да! — Омаяд не обращается к «нет!» другого. — Передо мной стоит не супруг Хадиджи, торговец пряностями, говоривший с ангелами. Передо мной стоит человек, сотворивший своей ранее неизвестной никому верой из племен арабов новый народ, способный из разбойников пустыни создать войско. Этому человеку, Мухаммеду эль Хашиму, покорятся корейшиты! Этому человеку говорю и я, раз он этого требует: есть только один Бог, — Омаяд колеблется и по его гордому лицу пробегает легкая тень, но потом все же продолжает, — и Мухаммед Его пророк…

* * *

Трубы возвестили о приближении утра до того как показался первый шафраново-желтый проблеск дня и когда гора Хира лежала еще под фиолетовым покровом ночи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исторические силуэты

Белые генералы
Белые генералы

 Каждый из них любил Родину и служил ей. И каждый понимал эту любовь и это служение по-своему. При жизни их имена были проклинаемы в Советской России, проводимая ими политика считалась «антинародной»... Белыми генералами вошли они в историю Деникин, Врангель, Краснов, Корнилов, Юденич.Теперь, когда гражданская война считается величайшей трагедией нашего народа, ведущие военные историки страны представили подборку очерков о наиболее известных белых генералах, талантливых военачальниках, способных администраторах, которые в начале XX века пытались повести любимую ими Россию другим путем, боролись с внешней агрессией и внутренней смутой, а когда потерпели поражение, сменили боевое оружие на перо и бумагу.Предлагаемое произведение поможет читателю объективно взглянуть на далекое прошлое нашей Родины, которое не ушло бесследно. Наоборот, многое из современной жизни напоминает нам о тех трагических и героических годах.Книга «Белые генералы» — уникальная и первая попытка объективно показать и осмыслить жизнь и деятельность выдающихся русских боевых офицеров: Деникина, Врангеля, Краснова, Корнилова, Юденича.Судьба большинства из них сложилась трагически, а помыслам не суждено было сбыться.Но авторы зовут нас не к суду истории и ее действующих лиц. Они предлагают нам понять чувства и мысли, поступки своих героев. Это необходимо всем нам, ведь история нередко повторяется.  Предисловие, главы «Краснов», «Деникин», «Врангель» — доктор исторических наук А. В. Венков. Главы «Корнилов», «Юденич» — военный историк и писатель, ведущий научный сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ, профессор Российской академии естественных наук, член правления Русского исторического общества, капитан 1 ранга запаса А. В. Шишов. Художник С. Царев Художественное оформление Г. Нечитайло Корректоры: Н. Пустовоитова, В. Югобашъян

Алексей Васильевич Шишов , Андрей Вадимович Венков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары