Звезда богини любви, сверкающая звезда эль Озза, искрилась на ясном небе, и некоторые из стариков, не доверявшие новой вере, стояли во дворах домов, смотрели, как звезда становилась в утреннем свете все бледнее и бледнее, и думали, что видят ее теперь в последний раз. Они не хотели верить, что звезда эль Озза теперь будет светить над городом, который больше не верит в богиню и не приносит ей жертв…
Сотня юных мекканцев, держа трубы в руках, шли по площади святой Каабы. Сонные голуби, прятавшиеся под карнизами, взлетали, высоко кружили над святилищем и погружали свои крылья в горящий золотом утренний свет. Трубачи проходят сначала по широким переулкам, где живут старые, благородные жители; потом они поднимаются по узким переулочкам, касающимся склонов горы — и, наконец, шумя и крича проходят по предместьям, где живут христиане и рабы. Затем они возвращаются опять к святилищу Каабы, кладут трубы на ступени, и старейшина дома Абдеддар, который, держа ключ от святилища в руке, ожидал их перед воротами провозглашает: «Нет в Мекке никого, кто еще спит!»
Действительно, в Мекке не было никого, кто еще спал — не было также никого, кто оставался в своем доме.
Взошло солнце. Золотые и пурпуровые краски раскрасили каменные склоны гор; будто залитые кровью, отражались в утреннем свете стены домов и темная мостовая. Воздух был так прозрачен, что на западе, где терялись на горизонте мягкие дюны, казалось, простиралось море, посылающее сюда свое дыхание. На утреннем свете дрожали миртовые кусты, караулившие дворовые стены дома Омаяда. Вот пришел Ибн Могира, одетый в огненно-красный шелк, в руке — скрученный пергамент — купчая на дом Хадиджи, который он купил после бегства пророка и решил вернуть ему.
Пришел Аббаз, страдавший как человек из рода Хашима долго от насмешек своих сограждан и который теперь был горд своим участием в славе племянника.
Пришли Бану Фихр и Бану Ади, которых поссорила кровная вражда, пришли Абдеддар, чьи сыновья все находились в лагере Мухаммеда, и Бану Сахм, которые самонадеянно поклялись изгонять из своих родов каждого, кто захочет обратиться в новую веру. Они понимали, что триумф для одних означал покорение для других: конец ссоре. Пришел Абу Софиан. Он шагал во главе своей семьи, закутавшись в полосатый шелковый халат, над худым темным лицом возвышался белый тюрбан.
Любопытные взгляды изучали его — покорился ли Омаяд Мухаммеду? Или ему удалось стать другом пророка?
Но прежде чем изучающие взгляды вдоволь насмотрелись на неподвижное каменное лицо, по людской толпе проносится крик:
«Мухаммед! Эй, Мухаммед!» Крик идет от ворот, разрастается от переулка к переулку, доносится до Каабы, начинают кричать даже те, кто стал в середине толпы, ничего не видит — но переживает то же огромное волнение…
«Мухаммед! Эй, Мухаммед!» Его животное вступает на землю города. Он сидит в седле своей высокой темной верблюдицы, той самой, на которой однажды ехал как беглец в Медину. На его плечи наброшен изумрудно-зеленый плащ, широкая сильная рука крепко держит поводья.
«Мухаммед! Эй, Мухаммед!»
Это город, изгнанный и презревший его, который издевался над ним…
Теперь мекканцы стоят на коленях на краях улиц, дорога устлана коврами, а там, где их не хватает, лежат в пыли накидки женщин. Медленно ступает по ним верблюд… Вот священная Кааба. На этих воротах была прибита презренная грамота — на этих ступенях, на которых теперь собрались корейшиты, чтобы встретить посланника Бога, они сидели однажды, чтобы судить его…
Дорогу! Дорогу! Давайте почтим священную Каабу, к которой мы поворачиваемся, когда молимся — до сих пор она была символом неправильной веры! С сегодняшнего дня она — центр ислама.
Дорогу! Давайте выполним старые обряды, наполнив их новым смыслом!
Дайте дорогу и смотрите, как совершает посланник Бога Тхава семикратный священный поход вокруг Каабы…
Мухаммед останавливается на верблюде перед воротами святилища. Старейшина Абдеддар низко кланяется ему и поверх своей склоненной головы он протягивает пророку тяжелый железный ключ.
Нет, пока он не войдет. В ликующей толпе образовался проход. Мухаммед поворачивает верблюдицу на север, подгоняет ее. Задумчиво она поднимает тяжелые ступни и начинает торжественный обход.
Ликование толпы стихает. Никогда еще не доходило всем до сознания так ясно, что старые были мертвы, как в момент, когда посланник Бога исполнял старый, языческий обряд во славу Аллаха.
Мухаммед объехал северную и западную стороны, обогнул южный угол, его лицо, находившееся до этого в тени, осветилось солнцем. Теперь видят все: он стал стар, но на нем лежит печать величия, отличающая его от всех и которой не было у него до этого, когда он еще жил как простой гражданин в Мекке: величие человека, которому Бог возложил на плечи тяжкое бремя — и который не раздумывал и секунды над тем, чтоб принять его и нести.