Было темно — хозяин опустил шторы и не проветрил помещение. Запах был какой-то… мужской, безо всяких дезодорантов и парфюмерии, кроме того, в нем чувствовалось еще что-то весьма неприятное и ассоциировавшееся с бойней. Прежде чем я успел что-либо сообразить, правая рука сама выхватила пистолет, и в густом полумраке я увидел, как он выдвигается вперед. Приклеившись к стене и пытаясь заставить глаза как можно быстрее приспособиться к сумраку, я дышал широко раскрытым ртом. Наконец я смог увидеть очертания чего-то темного, неподвижно лежавшего на диване. Я немного подождал, затем, еще не двигаясь с места, обвел взглядом все углы комнаты и коснулся локтем выключателя. Зря я столь старательно пытался привыкнуть к полумраку, теперь мне пришлось ждать, пока произойдет обратный процесс, хотя, чтобы понять, что Майклу уже никакой свет не помешает, ждать вовсе не требовалось. Я поморгал, каждый раз видя одну и ту же картину: откинутая назад голова почти отрезана от туловища, пальцы одной руки стиснули простыню в предсмертной судороге, вторая рука тянется к подоконнику над спинкой дивана. Ноги в белых, забрызганных кровью носках находились в такой позе, что почти с уверенностью можно было сказать — кто-то их так положил. Или придержал, усевшись на них, когда они начали беспомощно биться в последних конвульсиях.
Около минуты я неподвижно стоял на пороге, потом проверил туалет и ванную, кухню и лишь потом подошел к дивану, пряча на ходу оружие. Со стороны двери, как оказалось, я видел только перерезанное горло. Мне не было видно, что почти вся кровь с лица, головы и верхней половины тела Майкла вытекла на постель. Он лежал на толстой корке крови, которая засохла, прежде чем успела впитаться в поролоновый матрац, обитый искусственным плюшем. Я подошел ближе, осторожно ставя ноги в немногочисленные оставшиеся сухими места на полу. Возле тела запах крови был еще сильнее, почти забивая легкие. Я наклонился над трупом, заставив себя внимательнее рассмотреть раны.
Кто-то каким-то острым инструментом, очень острым, искромсал лицо несчастного. Срезанный одним ударом кончик носа прилип к подушке возле правого виска, половина левого уха держалась на обрывках кожи. Однако настоящей целью атаки убийцы являлся рот; в губы было нанесено не менее нескольких десятков ударов, под разным углом, словно убийца ходил вокруг неподвижного тела, ударяя острием рот. В результате рот был полностью изуродован, губы иссечены на множество кусков, которые держались на лице лишь благодаря клочьям кожи и засохшей крови; несколько нанесенных с большой силой ударов отбили эмаль с оскаленных зубов жертвы. Надрезы обнажили корни зубов, разорвав десны, но зубы всё еще держались в челюсти. Несмотря на жуткую картину, не подлежало сомнению, что Майкл всё же умер раньше, после того как ему перерезали горло одним точным, сильным ударом, который для несчастного стал настоящим «ударом милосердия». Я словно видел эту сцену — убийца стоит над телом и, обвиняя жертву в том, что она сама виновата в своей смерти, начинает полосовать ее бритвой, входя во всё больший азарт.
Я отошел от дивана, проверил, не наступил ли где-нибудь в кровь, и, стараясь не смотреть на тело, еще раз обвел взглядом комнату, задержав его на стоящем у стены стуле — собственно, заинтересовал меня не стул, а моток веревки, который я только что заметил. Я сделал два шага и присел. Рядом со стулом лежал один длинный кусок и несколько коротких, видимо разрезанных — концы были окровавлены — той же самой бритвой. Не нужно было быть лауреатом конкурса на лучшее воображение, чтобы понять, что этими кусками веревки кто-то связал кому-то руки, а потом, после убийства, перерезал путы; длинный же наверняка послужил для того, чтобы привязать этого кого-то к стулу. Я заставил себя вернуться к дивану, чтобы взглянуть на запястья Майкла. На них не было никаких следов, то есть здесь был еще кто-то, кого вынудили наблюдать за убийством, — возможно, именно для него был разыгран весь ритуал.
В тот момент, когда я обнаружил, что здесь был некто третий, сцена с демоническим безумцем в главной роли расплылась и исчезла, уступив место другому предположению: здесь состоялся кровавый спектакль, инсценированный и разыгранный убийцей в нескольких целях, в том числе показать свою власть, силу, решимость кому-то третьему и — наверняка — направить полицию по устраивающему убийцу следу.
Я вернулся к стене и присел на краешек второго стула. От вида трупа, запаха крови, предположений и прежде всего от отсутствия сигареты мне хотелось выть. Краем глаза я заметил, что моя правая рука, та, которой я намеревался воспользоваться для стрельбы, трясется, словно участвуя в конкурсе на лучшее исполнение роли умирающего от старости барабанщика. Но сейчас мне нужна была не рука, чтобы стрелять, но голова, чтобы думать, а больше всего мне нужен был какой-то след или уже схваченный убийца двоих, а кто знает, может быть, и троих. И еще сигарета.