Властители Рима

Императорский престол манил многих. Однажды, в начале его правления, Клавдия попробовали свергнуть и военным путем. В 42 году наместник Далмации Фурий Камилл Скрибониан попытался двинуть войска на Рим, по словам одних, призвав солдат восстановить республику, а по словам других, провозгласив императором самого себя. Камиллу Скрибониану казалось, что положение Клавдия непрочно, и, начиная мятеж, он «отправил ему письмо, полное надменных оскорблений и угроз, с требованием оставить власть и частным человеком удалиться на покой». Однако свергнуть Клавдия оказалось не так-то просто. На третий день похода поддержавшие было заговорщиков солдаты перебили командиров, подстрекавших к мятежу, расправились с самим Скрибонианом и присягнули на верность Клавдию. Клавдий вознаградил такое отношение воинов к своему долгу, особенно поощрив покончившего со Скрибонианом центуриона Волагиния. По словам Корнелия Тацита, «Волагиний неожиданно поднялся из низов и дошел до высших военных должностей».

После этого уже никто не пробовал поднять против Клавдия войска, но подослать убийц, о чем уже говорилось выше, пытались не раз. А однажды в Риме был раскрыт особо крупный и опасный заговор против Клавдия, «с участием множества императорских отпущенников и рабов», возглавляемый сенаторами Галлом Азинием и Ста-тилием Корвином. Учитывая то, что именно императорские вольноотпущенники и рабы составляли персонал, непосредственно обслуживавший императора, можно себе представить, сколь опасен мог оказаться этот заговор, не сумей Клавдий организовать свою охрану и не будь у него верных людей среди тех же рабов и вольноотпущенников. Верные люди у Клавдия были.

Никаким чужакам свергнуть Клавдия не удалось.

Несмотря на телесную слабость и давнюю «славу» недотепы, Клавдий оказался императором весьма неглупым и деятельным. Он более четко, чем его предшественники, отрегулировал бюрократический аппарат империи, дав прокураторам (финансовым агентам императора, которые часто назначались из вольноотпущенников) право судебной юрисдикции по делам, касающимся императорской казны. Эта мера имела принципиально важное значение, так как прокураторы с тех пор стали государственными чиновниками. Одновременно была проведена реформа дворцового управления и создан центральный имперский бюрократический аппарат, состоящий из четырех канцелярий.

1) Важнейшая называлась «ab epistulis» — «касательно писем». Это был как бы общий секретариат императорского двора. Во главе его был поставлен вольноотпущенник Нарцисс. Здесь сосредоточивалась огромная переписка императора. Эта канцелярия принимала донесения императорских наместников и полководцев, издавала указы о назначении на службу, составляла инструкции чиновникам, рассылала указы императора. Кроме выполнения функций секретариата, она как бы совместила функции министерства обороны и министерства внутренних дел.

2) На втором месте стояла канцелярия «а rationibus» — «касательно счета». Во главе ее был вольноотпущенник Паллант. Эта канцелярия управляла финансами империи.

3) На третьем месте была канцелярия «а libellis» — «по делам прошений». Ею руководили вольноотпущенники Каллист и Полибий. Здесь разбирались все жалобы, запросы на имя императора и прошения.

4) Четвертой была «а patrimonio» — канцелярия по делам наследственных имений.

Вначале канцелярии служили для управления огромным частным хозяйством императора, но затем превратились в центральные органы империи, в своеобразные министерства. Хотя система управления при этом и приобрела значительно большую стройность, чем в предыдущие годы, вольноотпущенники, стоявшие во главе канцелярий, стали могущественными временщиками.

Анней Сенека, человек, занимавший уже в то время при дворе весьма высокое положение, в письме к своему другу Луцилию (письмо 47-е) писал тому, что «видел, как хозяин стоял у порога Каллиста и, когда другие входили, он, когда-то повесивший на Каллиста объявление, выводивший его на продажу среди негодных рабов, не был допущен. Раб, выброшенный в первую десятку, на которой глашатай пробует голос, отблагодарил хозяина сполна, отказав ему и не сочтя его достойным войти в дом».

Анней Сенека