В этот момент казначейская жена заливисто рассмеялась и, кивнув продавцу, спряталась в тени палатки. Следом за ней зашел один казначейский мужеложец. Судя по ритмично колыхающимся полупрозрачным шторкам палатки, они там не товар выбирали.
Вскоре у той самой палатки образовалась настоящая толпа страждущих. Всем хотелось поглядеть на секс высших особ. Когда же вышел первый наложник, туда вошел второй, а затем и третий.
- И часто у вас подобные представления на рыночных площадях устраивают? – уточнил я у парня, слюни которого уже капали ему на воротник.
- Частенько, - втянув слюни обратно, поведал он. – С тех пор, как правитель устроил сексуальную революцию – почти каждый день. Он поощряет публичную демонстрацию любви.
При этих словах вода, что я пил из фляги, брызнула мне на подбородок. Я подавился, но кое-как откашлявшись, просипел:
- Любви?!!
- Да, любви. У нас даже королевский указ имеется, где людям скрытным, ведущим тайную семейную жизнь, в обязательном порядке предписывается заниматься сексом на площадях пред всем честным народом. И не со своими супругами, а с теми, кого назначит суд. И это не всегда люди противоположного пола. Если человек закостенел в своих предрассудках, то его публично лечат.
- И как, помогает?
- Не всегда, - пожал плечами парень. – Иногда всё печально заканчивается.
- В смысле?
- Иногда подсудимые отказываются добровольно предаваться любви на площади, и тогда их берут силой в назидание другим. Это называется опусканием. Правительство очень переживает по этому поводу и на каждом шагу твердит о том, что всё это происходит из-за первобытных глупостей, из-за того, что когда-то нам внушили ложные моральные принципы. Против природы не попрешь, а сражаться с ней – не только бессмысленно, но и опасно для общества, это плодит насилие. Когда же любовь свободна; когда не существует запретов и границ, тогда все счастливы и полностью удовлетворены. Никто себя в рамках не запирает, никто не ревнует, не беснуется, а напротив, все слышат свои желания, свое тело и делают так, как оно им велит. Любое сдерживание губительно, оно разрушает нас изнутри, начинаются психозы и неврозы, насилие и дискриминация, внутренние конфликты, ведущие к суицидам. Наше общество против самоограничения!
- Ты и понятия не имеешь о том, что такое самоограничение! – засмеялся я. – Истинный смысл этого понятия не тождественен самообману и подавлению глубинных, природных желаний. Самоограничение – это, прежде всего, абсолютная свобода. А не бегство от самого себя, не забвение в бесконечных развлечениях, не сражение со своими страстями и уж тем более - не рабское потакание порокам. Мне даже интересно, сколько тебе лет, что ты уже сейчас мечтаешь не о любви, а лишь о сексе?
Парень похлопал глазами, затем сплюнул через широкую щель между верхними зубами и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи:
- Мне семнадцать. И всё это сказки, программирующие население на внутренние конфликты, на отрицательные эмоции. Никакой возвышенной любви не существует! Есть гормоны, есть химическая реакция, есть пристрастия и естественные желания. Мы не считаем всевозможные развлечения и свободу отношений чем-то порочным. Как бы оно ни было и чтобы оно ни значило, но мы против самоограничения! Поэтому у нас нет ни старых дев, которые никому не приглянулись, ни старых девственников. Если не получается создать семью, тогда можно подать объявление в газету и выставить себя на всеобщий доступ или пойти в древний храм - там даже немного платят за соитие с первым встречным, кому приглянешься. Это всё делается во благо процветания нашего государства. За соитие с чужестанцами платят вдвойне, ведь это вливание новой крови. Это важно.
- Храмовая проституция во всей своей красе, - пробурчал я себе под нос.
- Почему "проституция"? Некоторые так даже пару себе находят. Или просто детей рожают.
- От кого? От общественного собрания?
- К чему эти речи? Дети в любом случае – общественные. За ними государство следит, обучает их, распределяет на работу или воинскую службу. Это же будущие налогоплательщики, за ними нужен особый присмотр. Ух, ты! Посмотри на нее! – и парень указал на казначейскую жену. – Настоящая киса! Ах, какая ухоженная кожа, какие лоснящиеся локоны, тугие груди, бедра, плоский животик, а соски как торчат! Того и гляди ткань платья продырявят! Подобные женщины – сплошь настоящие феи да принцессы! Они целыми днями себя украшают, ублажают да умасливают. Не то, что рабочие бабы.
Казначейская жена вышла из-за полупрозрачной шторы палатки вся разрумянившаяся и расслабленная. Толпа принялась рьяно благодарить ее за устроенное представление. Кто-то нахваливал отдельные части ее тела и половые органы партнеров, которые при последнем совокуплении уже не скрывались за шторкой палатки. Кто-то хвалил за страстные стоны; кто-то в подробностях обсуждал, как она делала минет. Это напоминало комментарии недоумков-недотрахов к какому-то порнофильму или книге.
- Люди превзошли самих себя... – не веря своим ушам и глазам, прошептал я.