Властный, страстный и отвязный, или...

«Да пес с ним! – взбунтовался внутренний страж по имени «Чувство самосохранения». – Тебе, что, жалко ему пару слов сказать? Так хоть шанс появится. Может, еще с королем получится поговорить и объяснить, наконец, кто кому здесь должен в любви признаваться и в ногах ползать! Меня посадят под замок, осудят, и я попрошу о последнем желании... Должна же у них соблюдаться кощеевская традиция на последнее желание!»

Не знаю почему, но опять в голову полезли глупости... Про Акаду.

«Да причем здесь эта полукровка?! – вновь возопило чувство самосохранения. – Сейчас не о девчонке думать надо, а искать подходящие слова, чтобы выиграть себе время, иначе ты быстро превратишься в такую же лужу, как та ваза!»

И тут я, смотря на казначея, но сквозь него - куда-то в глубины собственной души, вдруг, сам того не желая, зачитал строки из старинной поэмы. Наверное, единственной поэмы из всех известных мне, которая нравилась столь сильно, что сердце сжималось, обливаясь кровавыми слезами. Ирония, но люди думают, будто ее написал человек, а не нефилим. Как бы то ни было, но почему-то именно эти строки всплыли в моей голове:

Твой взгляд подобен взгляду лани,

Чело высокое – луне,

Твой стан я узнаю в лиане,

Изогнутую бровь  - в волне,

А локоны – в павлиньих перьях,

А щеки – в заревом огне,

Но цельное твое подобье

Еще не повстречалось мне!

Лишь камнем на скале твой страстный

И юный облик воссоздам,

Себя чуть ниже нарисую,

Припавшего к твоим ногам, -

Как тотчас же от слез ослепну,

И нет конца моим слезам:

Быть вместе даже на рисунке

Судьба не разрешает нам!

Ты снишься мне, я простираю

С надеждой руки, но едва

К тебе приближусь, - обретаю

Лишь призрак вместо естества,

И, мне сочувствуя всем сердцем,

Лесные плачут божества, -

Вот почему росой жемчужной

Покрыты ветви и трава.*

Не помню, как всё произошло. Мои глаза заволокло туманом. Запомнилось лишь искаженное ненавистью лицо казначея да расширенные щёлки седовласового. Волновое оружие по-разному влияет на людей и нефилимов, но в одном можно не сомневаться: всем от него становится, мягко говоря, не по себе. Я рухнул на пол, полностью отключившись.

Очнулся уже в тюремной «камере», если ее так можно назвать. Здесь было настолько сыро, что зловонье даже как-то разбавлялось запахом плесени.

В крохотную щелку где-то под самым потолком сочился неяркий свет, и я сделал вывод, что, должно быть, уже наступило утро следующего дня. Напротив моей камеры, а так же слева и справа, располагались и другие – узники сидели в похожих клетках, за исключением одного: у меня была двойная решетка и тридцать три замка на дверцах.

Надо было разработать план побега, план битвы,черт возьми, дерзкого нарушения всех традиций по отсидке в тюрьме, но все мои мысли опять уплыли в единственном направлении – к девушке, которую я оставил посреди поля в ветхом домике... Отчаяние беспощадно топило меня.

«Какой идиот! – кричало мне сердце. – Ты же просто бросил ее на произвол судьбы! Надо было подождать, надо было повременить, успокоить ее, помочь ей поверить! А ты повел себя, как последний эгоист!»

«А что, собственно, она тебе так далась? – спорил с сердцем рассудок. – Ты, полагаешь, что это любовь? Не смеши меня! Ты же прекрасно знаешь, как устроено тело. Там нет никакой любви, там всё что угодно, но нет никакой любви! Она ему просто пару раз приснилась. Ну, эротические сновидения все видят, и наш Риши - не исключение из правил»

«А как же чувства нежности, привязанности, долга, чести и дружбы? – не унималось сердце. – Если они существуют, значит, должно быть и нечто, вмещающее их внутри себя. Что может быть еще более всеобъемлющим, нежели Любовь?»

«Пфф!.. – фыркали хором жители моего мозга. – Ты еще скажи, что веришь в такую любовь, которая с первого взгляда!»

«А разве бывает другая?» – мечтательно задумалось сердце. 

«Конечно! – безапелляционно заявили солдафоны в мозгу. – Она может возникнуть позднее, переродиться из уважения, из страсти, из...»

«Ага! – возликовало сердце. – Значит, вы признаете, что любовь всё-таки существует! Вот вы и попались, лживые недоумки! Хитрожопые мозгоправы! Сидите и помалкивайте!»

Те ненадолго заткнулись - ушли на военный совет. Как-никак назревал самый опасный бунт из всех возможных, и носитель – то бишь я - мог в любую минуту превратиться в неуправляемую машину.

Воспользовавшись нестабильной обстановкой, сердце поспешно собрало свою рать и отправило в военный поход на кровяные тельца. Те, мгновенно переместившись, заняли стратегические позиции в моем организме, и каждый из камикадзе одновременно нажал на свою большую красную кнопку!

«УРА!!! Свобода!!!» – послышалось внутри меня, когда бунт в мгновение ока перерос в кровавую революцию: я спрыгнул со своего грязного лежака-тюфяка и, совершенно не задумываясь о последствиях, выдал распевку:

- Утре мифа Соласа-а-а... – а дальше меня было не остановить.