Влажные Области (ЛП)

Она берет единственный в палате стул, чтобы достать с него до креста. В

то время как она на него забирается, она задает мне преувеличенно

дружелюбным и заискивающим тоном вопросы. Мне жаль ее. Но сейчас слишком

поздно. «И когда же у тебя это появилось?»

Что она имеет в виду? А, ну, да. Геморрой.

«Да он всегда был».

«Но его же не было тогда, когда я еще сама тебя купала».

«Он появился у меня тогда, когда я выросла из того возраста, чтобы меня

мыла ты».

Она слезает со стула, держит в руке крест и вопросительно смотрит на

меня.

«Положи его сюда, в ящик», - я показываю ей мой металлический ночной

шкафчик.

«Мам, а ты знаешь, что геморрой передается по наследству. Тогда

спрашивается, от кого он у меня?»

Довольно громко она задвигает ящик обратно.

«От твоего отца. Как прошла операция?»

Как-то на уроке педагогики мы проходили, что родители в разводе

пытаются перетянуть ребенка на свою сторону. Каждый родитель плохо

отзывается о втором родителе при детях.

Но при этом они не задумываются о том, что так они в любом случае

обижают одну половинку собственного ребенка. Если, конечно, можно сказать,

что ребенок – это половина мамы и половина папы. Дети, из отца которых мать

сделала просто монстра, когда-нибудь отомстят матери. Это закон бумеранга.

Все эти годы мать пыталась перетянуть ребенка на свою сторону, но этим

она добилась совершенного противоположного. Тем самым она все больше

подталкивала ребенка к отцу.

Наша учительница по педагогике права.

«Не знаю, меня там не было, общий наркоз. Они говорят, что всё прошло

хорошо. Болит. Ты принесла мои косточки?»

«Да, вон они».

Она показывает на подоконник. Прямо рядом с ящиком с прокладками стоит

коробочка с моими любимым косточками. Отлично. До них я доберусь, когда

останусь одна.

«А фотоаппарат принесла?»

Она достает его из сумки и кладет на мой металлический ночной шкафчик.

«Зачем он тебе здесь, в больнице?»

«Мам, думаю, что нужно запечатлевать не только счастливые моменты,

например, дни рождения, но и печальные, такие как операции, болезнь и

смерть.»

«Такие фотографии в альбоме определенно вызовут большую радость у

твоих детей и внуков».

Я ухмыляюсь. Ах, если бы только знала, мама.

Мне бы хотелось, чтобы она поскорее ушла. Чтобы я могла позаботиться о

своей заднице. Единственные моменты, когда я хочу провести с ней больше

времени, это те, в которые у меня есть обоснованная надежда на то, что я смогу

свести ее с папой. Сегодня он не придет. Но завтра – точно. Больница, в которой

лежит дочь – идеальное место для встречи членов семьи. Завтра. А сегодня -

фотосессия задницы.

Она прощается и говорит, что положила мои вещи для сна в шкаф.

Спасибо. И как же я их возьму? Неважно, потому что все равно снизу лучше

ничего не надевать из-за всех этих повязок и прочего. Пусть рана дышит.

Как только мама уходит, я вызываю Робина.

Жду, жду. Есть же и другие пациенты, Хелен, даже если ты и с трудом

представляешь себе это. Он приходит.

«Чем я могу Вам помочь, фрау Мемель?»

«Я бы хотела попросить Вас кое о чем. Только, пожалуйста, не говорите

сразу НЕТ, ок?»

«Ну, что там у Вас?»

«Вы не могли бы мне помочь… Может уже перестанем выкать? Когда

просишь о такой услуге, обращаться на Вы совсем не к месту».

«Конечно. С удовольствием».

«Ты – Робин, я – Хелен. Так. Ты можешь помочь мне сфотографировать мою

задницу и рану? Я обязательно хочу знать, как я теперь там выгляжу».

«Оо, мне надо подумать, могу ли я позволить себе такое».

«Пожалуйста, иначе я с ума сойду. Просто по-другому я не узнаю, что они

там сделали. Ты же знаешь, Нотц не может это объяснить. И, в конце концов, это

же моя задница. Пожалуйста. Я не могу понять это только по прикосновениям.

Мне надо это видеть».

«Понимаю. Как интересно. Другие пациенты никогда не хотят знать, что

там им сделали. Хорошо. Что мне нужно сделать?»

Я ставлю фотоаппарат в меню на режим съемки еды. Сначала без вспышки.

Так всегда лучше. Я снимаю марлевую повязку и вынимаю прокладки. Это длится

дольше, чем я думала. Они запихали туда очень много бинтов. Я осторожно

переворачиваюсь на другой бок, лицом к окну и обеими руками раздвигаю

ягодицы в стороны.

«Робин, сейчас, пожалуйста, сфотографируй рану как можно ближе. Не

тряси фотоаппарат, без вспышки».

Я слышу, как раздается характерный щелчок, потом он показывает мне, что

получилось. Едва ли можно что-то разобрать. У Робина дрожали руки при съемке.

Но другие таланты у него определенно есть. Тогда лучше со вспышкой. И еще раз

всё полностью.

«Сделай несколько фотографий с разных ракурсов. Очень близко и

издалека».

Клик, клик, клик, клик. Теперь его не остановить.

«Ну, всё, спасибо, Робин.»

Он аккуратно возвращает мне фотоаппарат и говорит:

«Я уже давно работаю в проктологическом отделении, но еще ни разу не

видел, как у пациентов выглядит рана после операции. Спасибо тебе».

«Тебе спасибо. Могу я теперь спокойно рассмотреть свою дырочку в попе?

И если что, ты можешь потом еще раз сфотографировать?»

«Конечно».

«С тобой так легко, Робин».

«С тобой тоже, Хелен».

Он, улыбаясь, уходит. Я засовываю марлевые прокладки обратно.

Сейчас я одна с этим аппаратом, в котором спрятаны фото моей раны. Я