понятия не имею, что меня ожидает. Мой пульс учащается, из-за волнения я
начинаю обильно потеть.
Я кручу колесико рядом с дисплеем до режима «Просмотр» и подношу
фотоаппарат близко к глазам. Появляется фотография окровавленной дырки,
вспышка засветила ее глубоко. Она открыта. Ничто не указывает на сжатые
мышцы ануса.
Я не могу разглядеть розово-коричневую кожу кольца тугих мышц дырочки.
В принципе, я вообще не вижу ничего из того, что было раньше. Значит, Нотц это
и имел в виду, говоря о «вырезании в форме клина». Очень плохо объяснил. Мое
собственное анальное отверстие привело меня в ужас, или то, что от него
осталось. Скорее это просто дырка, чем задница.
Итак, с этим я больше не смогу стать моделью для рекламы красивых
задниц. Теперь только для личного использования. Или все же я держу
фотоаппарат вверх ногами? Нет, не может быть. Робин, вроде так его держал,
когда фотографировал.
Ой. Туда даже можно заглянуть. После просмотра фото я чувствую себя
еще хуже, чем до этого. Боль снова резко возвращается. Теперь, когда я знаю,
как выгляжу там, я больше не верю в то, что боль когда-нибудь пройдет. На месте
пореза вообще нет кожи, только красное живое мясо.
Для начала пусть там вырастет кожа. И сколько времени понадобится для
этого? Недели? Месяцы? Что мне нужно есть, чтобы кожа в заднице побыстрее
выросла? Скумбрию?
И они хотят, чтобы я выдавила какашку через открытое мясо? Никогда.
Сколько дней и недель я смогу терпеть? А если у меня получится долго терпеть,
какашка будет становиться все толще и тверже, и, когда я буду какать, будет еще
больнее. Надо спросить. Они должны обязательно дать мне лекарство, которое
вызывает запор, чтобы я могла для начала полечиться. Я нажимаю на кнопку
вызова.
Жду. В это время я разглядываю остальные фотографии, которые сделал
Робин. Среди них нет ни одной, на которой рана выглядела бы менее ужасающе.
Но что это еще такое рядом с раной? Сплошь и рядом ярко-красная сыпь. Да что
же это еще такое? Кончиками пальцев я щупаю обе ягодицы. Я явно чувствую эту
сыпь. До этого я даже не заметила ее, когда трогала. По сравнению со зрением
моя тактильная чувствительность очень хромает. Нужно поработать над
тактильной чувствительностью, так дело не пойдет. И откуда только эта дурацкая
сыпь? Аллергия? На операцию на попе? Я рассматриваю ее снова на фотографиях.
Теперь я знаю, что это. Это раздражение после бритья. Они же бреют пациента
перед операцией. Но, вероятно, они не церемонятся. Вжик-вжик, лезвием по
коже. Главное, сбрить волосы как можно быстрее. Конечно же, без воды и пены.
Просто сбрить лезвием волосы на сухой коже.
Здесь они бреют еще неаккуратнее, чем я сама. Раньше я вообще не
брилась. Я думала, что время, которое тратиться попусту в ванной за этим
занятием, можно использовать с пользой. Я так всегда и делала. Пока не
встретила Канелля. Он родом из Африки, точнее говоря из Эфиопии. Как-то в
субботу он хотел купить овощи и фрукты в палатке, в которой я тогда работала,
чтобы подзаработать немного денег на карманные расходы. Я устанавливаю
палатку в 4 утра и торгую до вечера. Мой шеф, крестьянин, он хозяин палатки,
расист. Что очень смешно. Так как ему приходится продавать очень экзотические
овощи и фрукты. Пробел рынка. Но кто еще, если не люди из Африки, Индии,
Южной Америки и Китая, может использовать помело, топинамбур, окру для
приготовления своих блюд?
Так мой шеф целый день злится из-за иностранцев, которые ему
надоедают, потому что они хотят покупать у него, и бесится из-за их плохого
произношения. Хотя он их завлекает своим товаром. Канелль не понял, что
спросил крестьянин: «Что-нибудь еще?»
Ему пришлось переспросить, что имеет в виду крестьянин. Крестьянин так
высокомерно обошелся с ним, когда объяснял, что после этого я улизнула из
палатки, чтобы извиниться.
Я бежала по рядам палаток на рынке и искала его. Все-таки я его нашла. Я
дотронулась до его плеча, он обернулся, и я сказала, совершенно запыхавшись:
«Привет. Извините, пожалуйста, Я только хотела Вам сказать, что мне было
очень стыдно за моего шефа».
«По Вам было видно».
«Хорошо».
Мы засмеялись, глядя друг на друга.
Потом я занервничала, и мне не пришло ничего другого в голову, как
сказать:
«Ну, я тогда пойду обратно в палатку».
«Ты бритая?»
«Что?»
«Ну, бритая ли ты?»
«Нет, почему ты спрашиваешь об этом?»
«Потому что я бы с удовольствием тебя побрил, у себя дома».
«Когда?»
«Сразу после твоей работы. Когда рынок закроется».
Он записывает мне свой адрес, сворачивает листок и кладет его как
маленький подарок на мою грязную ладонь. Такие ситуации по-любому относятся
к моим более спонтанным договоренностям. Я кладу записку в нагрудный карман
моего зеленого рабочего фартука и гордо возвращаюсь к расисту.
Лучше я не буду думать в ближайшие часы о том, что конкретно ожидает
меня у него в квартире. Иначе я буду сильно волноваться и вообще никуда не
пойду. Потом я бы об этом сильно жалела.
После проделанной работы я забираю деньги, которые остались от
неправильной сдачи, и иду по данному адресу. Я звоню в дом Канелля. Это его
фамилия. Или у него такие сложные имя и фамилия, что он как некоторые