Влажные Области (ЛП)

«Ты можешь надеть мне на голову лампочку? Я хочу посветить на себя».

Он натягивает мне на голову резинку и прикрепляет лампочку прямо в

середину лба. Я сморю на свое влагалище, полностью освещая его. Канелль

уходит. Ололо, как меня вставило бритье. Я кладу бритву на живот и ласкаю

обеими руками мои гладко выбритые, лысые половые губы. Мой дорогой

несуществующий Бог, какие же они мягкие. Мягкие, как козловая кожа, мягкие,

как зернышки. Настолько мягкие, что я едва чувствую их своими пальцами. Я

стимулирую их все сильнее. И кончаю.

А что теперь? Я вспотела, мое дыхание сбилось. Здесь очень тепло. Где

Канелль? Я одеваюсь. Мне становится еще теплее. Он заходит. Я спрашиваю:

«Ты хочешь повторить?»

«С удовольствием».

«Когда?»

«Каждую субботу после твоей работы».

«Хорошо. Тогда у меня целая неделя, чтобы отрастить волосы как можно

длиннее. Уж я-то постараюсь. До встречи».

Это был первый раз, когда я побрилась. Или когда меня побрили. То есть

мое первое бритье. С тех мы видимся почти каждую неделю. Иногда он не

открывает дверь. Или его нет дома. Тогда мне приходиться 2 недели ходить

небритой, с отросшими волосками. Считаю, что это отвратительно. Или

совершенно брито, или с волосами. Потом там начинает ужасно чесаться. То есть

приходится бриться самой, когда он не бреет. При этом я делаю это далеко не так

хорошо, как он. Не так медленно и не с такой любовью.

Бриться самой – это так глупо, потому что в этом отношении меня

избаловали. Я уже привыкла, что меня бреют. Думаю, что если мужчина хочет,

чтобы женщина брилась, ему следует взять эту обязанность на себя. А не

навязывать всю эту работу женщинам. Без мужчин женщинам было бы абсолютно

все равно, насколько они волосатые. Если брить друг друга так, как им особенно

нравится, для меня это лучшая прелюдия, которую только можно себе

представить. И каждый делает партнеру ту прическу, которая его больше всего

заводит. Это лучше, чем чего-то хотеть друг от друга и объяснять это друг другу.

Вызывает только злость.

Я делаю это грубо. Я бреюсь быстро, чик-чик, вожу везде, вырывая всё

лезвием. После чего у меня, как правило, течет кровь, и воспаляется кожа. Когда

Канелль это видит, он ругает меня, что я так обращаюсь с собой. Он не может

такого терпеть. Но я далеко не так груба к себе в отличие от человека, который

побрил мне задницу перед операцией.

В палату заходит медсестра. К сожалению, не Робин. Все равно. Ее я тоже

могу спросить.

«А что мне делать, когда я захочу в туалет?»

Они же всегда называют это стулом. В зависимости от того, с кем я

разговариваю, я выбираю выражения.

Она объясняет мне, что с медицинской точки зрения это даже очень

желательно, чтобы я как можно раньше сходила в туалет по-большому. Чтобы кал

не стал препятствием. Она говорит, что рана должна заживать при ежедневном

стуле, чтобы все правильно срослось и чтобы анальные мышцы снова могли

растягиваться. А они совершенно не могут. Она говорит, что сейчас еще придет

профессор Нотц, чтобы объяснить мне все точно. Она уходит. И в то время как я

жду Нотца, я думаю о различных средствах, которые могут вызвать запор. Мне

приходит в голову множество способов. В палату заходит доктор Нотц. Я

здороваюсь с ним, смотря прямо ему в глаза. Я всегда так делаю, чтобы запугать

людей. Мне бросается в глаза, что у него густые, длинные ресницы. Вот это да. И

почему я заметила это только сейчас? Может быть, из-за болей. Чем дольше я на

него смотрю, тем длиннее и гуще становятся его ресницы. Думаю, он

рассказывает мне важные вещи о моем стуле, режиме питания и о лечении. Я

вообще не слушаю, а считаю его ресницы, делая при этом вид, как будто

внимательно слушаю, произнося характерные звуки: Хмм, хмм.

Такие ресницы я называю усами на глазах. Терпеть не могу, когда у

мужчин красивые ресницы. У женщин меня это возбуждает. Ресницы – это один из

моих фетишей. Я всегда обращаю на них внимание. Какой длины, густые или нет,

какого цвета, покрашены ли краской для ресниц, нанесена ли на них тушь,

завитые или склеенные гноем из глаз после сна? У многих кончики ресниц

светлые, а у корней они темные, так что просто кажется, что они короткие. Если

накрасить такие ресницы тушью, они выглядели бы в два раза длиннее. У меня в

детстве несколько лет вообще не было ресниц. Когда я была помладше, мне

делали много комплиментов по поводу моих длинных, густых ресниц, я все еще

помню это очень хорошо.

Однажды какая-то женщина спросила маму, а не плохо ли это, когда у

собственной шестилетней дочери ресницы уже гуще, чем у матери, хотя,

очевидно, свои она еще и подкручивает и красит тушью. Мама всегда говорила

мне: «Есть такая цыганская поговорка: когда тебе делают слишком много

комплиментов по какому-либо поводу, они могут сглазить». Так она всегда

отвечала мне на вопрос, почему у меня больше нет ресниц. Но я помню кое-что

еще. Я проснулась среди ночи, мама сидит на краю кровати, где она обычно

читает мне сказки на ночь, одной рукой она крепко держит мою голову, и я

чувствую, как по векам скользит что-то холодное и металлическое. Щелк! На

обоих глазах. И мама говорит: «Это всего лишь сон, девочка моя».