Все эти условности с нарушением неприкосновенности жилища мне как-то
не очень приятны. Но хоть доведется увидеть несколько кисок и членов.
Вот как-то так. В любом случае, когда я заказываю пиццу, я очень
невежлива. Я жалуюсь, даже если ее быстро привозят. Я бы с удовольствием
поела пиццу со вкусом спермы пяти мужчин.
Это же как секс с пятью незнакомыми мужчинами одновременно. Ну ладно,
не секс. Но все же, как будто пять незнакомых мужчин одновременно кончили
тебе в рот. К этому стоит стремиться в жизни, не правда ли? Если говорить о себе
- отлично.
Я вообще не могу ходить. А значит, я не смогу забрать пиццу. Мне
следовало бы спросить заранее. Блин. Я пропала. Этого еще не хватало. Мне надо
кого-нибудь попросить принести ее мне. Вряд ли вахтер поднимется в палаты и
будет разносить пиццу. Робин должен помочь. Экстренный вызов. Я
злоупотребляю? Все равно.
В палату заходит другой санитар. На его бейдже написано «Петер». Я
улыбаюсь. Я люблю это имя. У меня кое-что было там с одним. Я называла его
«обоссанный Петер». Он умел отлично лизать киску. Он делал мне это часами. У
него была особая техника.
Он зажимал петушиные гребешки между зубами и языком и лизал там
языком. Туда-сюда. Или языком, с большим количеством слюны на нем, он
облизывал всё от анального отверстия до жемчужинки-хоботка (клитор) и снова
вниз. Очень сильно стимулируя и не пропуская ни одной щели.
Обе техники были просто отличными. Как правило, я кончала несколько
раз. Один раз так бурно, что я напИсала ему в лицо. Сначала он обиделся, потому
что думал, что я сделала это нарочно. Это же как-то унизительно, когда он стоит
там, на коленях, и тут такое.
Я вытерла ему лицо и извинилась. Но думаю, что ему следовало бы
гордиться этим. До этого никому не удавалось довести меня до того, что во время
оргазма я потеряла контроль над мочевым пузырем. И я не была пьяной или что-
либо в таком духе.
Немного погодя он был очень горд. В этот день у обоссанного Петера я
узнала, что моча очень сильно раздражает слизистую оболочку глаза. А как иначе
я бы вообще узнала об этом?
«Где Робин?»
«Его смена закончилась. В ночь сегодня я».
Что уже так поздно? В больнице так быстро проходит день? В самом деле.
Уже стемнело. Я схожу с ума. Ну, отлично. А здесь не так уж и плохо, Хелен,
время незаметно пролетает, когда ты так развлекаешься со своими собственными
мыслями.
«Так, чем я могу тебе помочь?»
«Я хотела попросить Робина об одном одолжении, тебя мне как-то неудобно
об этом просить. Мы же еще не знакомы», - на этот раз я сразу перехожу на ты, в
такой непристойной ситуации выкать кажется мне неуместным.
Это вообще не айс, когда один из собеседников лежит с голой задницей.
«Что за одолжение?»
«Я заказала пиццу, сейчас ее уже привезут, а я не могу ее забрать. Мне
нужен кто-то, кто может сходить и принести мне ее в палату».
Может быть, санитар вовсе и не интересуется правильным питанием, и всё
пройдет гладко.
«А разве после операции тебе не надо есть продукты с балластными
веществами? Мюсли? Отруби?»
Блин.
«Да. Надо. В пицце разве нет таких веществ?»
Гениальная идея. Притвориться дурочкой.
«Нет. Скорее всего это пойдет во вред».
Не пойдет на пользу. Здесь все только и думают что о стуле. Это же моё
дело.
«Но важно есть то, что пищеварительная система уже знает. Резкое
изменение режима питания помешает вызвать стул. Пожалуйста».
Звонит телефон.
Я беру трубку.
«Уже привезли пиццу?»
Я убираю трубку и улыбаюсь Петеру, вопросительно подняв брови.
«Я принесу тебе ее. Сама увидишь, что тебе от нее будет», – говорит он,
мило улыбаясь, и выходит.
«У Вас ее заберет санитар Петер. Никому больше не отдавайте ее.
Спасибо».
Мне везет с санитарами. Они мне нравятся больше, чем медсестры.
Я лежу в палате и жду Петера.
На улице темно. Я вижу свое отражение. Моя кровать очень высокая – это
для того, чтобы у обслуживающего медперсонала не возникало проблем со
спиной, когда они поднимают пациентов. Оконное стекло идет справа налево – во
всю стену – и сверху вниз – прямо до батарей. Огромное зеркало. Когда снаружи
темно, а в комнате светло. Мне бы и фотоаппарат не понадобился, да? Я
поворачиваюсь задницей к окну, головой в том же направлении. Но вижу
размытое отражение. А, всё ясно. Тут двойная рама. Поэтому получается двойное
отражение, слега смещенное. Хорошо, что у меня был фотоаппарат. Когда темно,
я могла бы лежать задом к двери, но все равно видеть, кто заходит, даже не
поворачиваясь. Мне это нравится. А меня видно с улицы? А, да пофигу. Они же
знают, что это больница. Снаружи такого сложно не заметить. На худой конец они
подумают: «Это бедная сумасшедшая девочка, которая под действием лекарств
выставила свою задницу в окно». Они лишь пожалеют меня. Отлично.
Здесь в больнице я стану настоящей нудисткой. Обычно я вовсе не такая. В
отношении киски – да, я нудистка. Так было всегда. Но не тогда, когда дело
касается задницы.
Я лежу в палате, и так как задница и любое движение причиняют мне
адские боли, я больше не накрываюсь одеялом. Кто бы ни зашел в палату, сразу
видит мою зияющую кровавую рану и чуть-чуть моей сливки от киски. Но здесь