«Пожалуйста, уйдите. Мне жаль, но у меня всё болит, я жду санитара и
таблетки. Обычно я милее. Я позвоню Вам, если я что-то захочу».
Уходя, она спрашивает: «Куда Вы хотите позвонить?»
Уходи. Покой.
Я больше не могу терпеть. Я глубоко вдыхаю. И громко выдыхаю. Моя рука
тянется к холмику Венеры (лобку), и я подтягиваю колени к груди. Хотя мне
больно, я остаюсь лежать в таком положении. В боль вместе с тобой, Хелен.
Вторую руку я кладу на напряженное углубление в заднице. Здесь всё ужасно.
Так одиноко, боль внушает страх. Я думаю, в Германии ни один пациент не
должен испытывать в больнице боль; считаю, здесь для каждого найдутся
эффективные лекарства. Я нажимаю на кнопку экстренного вызова. Петер
забегает в палату. Извиняется, что он так долго. Сначала он не мог дозвониться
до профессора. Он выяснил, что работники дневной смены допустили ошибку.
Вообще мне полагалось поставить электронный автоматический дозатор с
обезболивающим. Его подключает анестезиолог, и тогда нажатием пальца можно
самой определить дозу, которая поступит в трубочку на руке. А они забыли.
Забыли? Меня передали на их попечение. Забыли. И что сейчас?
«Всю ночь по требованию тебе будут давать сильные таблетки. Вот первая».
Я кладу ее в рот и запиваю остатками пива. Петер убирает коробку от
пиццы. Он точно забыл, что отвечает за спецотходы. Больница забвенья. Забыли о
моих обезболивающих, забыли о моем гуляше. Посмотрим, что они еще забудут.
Половина несъеденной пиццы лежит сверху, и под ней ничего не видно. Мой
гуляш отправится теперь в обычный мусор. Думаю, это хорошо. Ничего не
говорю. Он убирает пивные бутылки, очень тихо, чтобы они не стукнулись друг об
друга. Он очень нежный, этот Петер.
Из-за боли мышцы в области от плеч до самых ушей напряжены и натянуты,
как резинка. А сейчас, после таблетки, мышцы постепенно расслабляются, и я
могу лучше дышать. Вообще мне надо пописать, это от пива, но я не могу встать.
Пофигу. Я засыпаю.
Когда я просыпаюсь, еще темно. У меня нет часов. А нет, в фотоаппарате
есть. Я включаю его, фотографирую палату, и, когда я смотрю на дисплей, часы
высвечивают всего лишь 2:46. Жаль, я надеялась, что просплю с таблетки всю
ночь. Петер оставил мне еще таблетки?
Я включаю свет. Все ужасно светлое и белое. У меня кружится голова.
Вероятно, эти обезболивающие, которые мне здесь дают, очень сильные. У меня
возникают проблемы с ясностью мышления. Мои глаза привыкли к сумраку
кошмаров. И зачем я только достала фотоаппарат? У меня же есть здесь сотовый.
Иногда ты такая странная, Хелен. Должно быть, дело в лекарствах. Надеюсь, что
это так. Я вижу таблетку в маленьком пластиковом стаканчике на ночном столике.
Закидываю ее в рот. Я могу и не запивать. На вкус она отвратительно отдает
химическими веществами. Нужно время, чтобы накопить достаточно слюны,
чтобы сделать глоток. Гульп. И она внутри. Я выключаю свет и хочу снова уснуть.
Но не получается. Мой мочевой пузырь скоро лопнет. Ну, хотя бы беспокоит
мочевой пузырь, а не задница. Неожиданно я слышу какой-то шум. Как мне
кажется, он очень громкий. Думаю, это с улицы. Звучит так, как будто выходит
воздух из большого кондиционера в больнице. Они установили его в то время,
когда я спала, прямо на моем окне. Я отказываюсь от идеи сходить в туалет. Тебе
придется заснуть с полным мочевым пузырем, Хелен, или вообще не спать. Я
закрываю голову подушкой, чтобы не слышать шум. Одно ухо, которое оказалось
сверху, закрыто подушкой, а то, что снизу, матрацем. Но в голове шумит так же
громко, как кондиционер на улице. Я сжимаю веки и хочу заставить себя спать.
Подумай о чем-нибудь другом, Хелен. Но о чем?
Я чувствую какой-то запах. Боюсь, что это газ. Я чувствую его снова и
снова. Пахнет газом. Утечка газа. Я почти могу слышать его. Шшшшш. Чтобы быть
уверенной на все сто и не опозориться, я еще немного жду. Я задерживаю
дыхание, отсчитываю несколько секунд и еще раз глубоко вдыхаю. Точно газ.
Снова включаю свет. Встаю. Любое движение причиняет мне боль. Но мне все
равно. Пусть лучше уж задница болит, чем мы взлетим на воздух.
Я выхожу в коридор и зову кого-нибудь.
«Эй, здесь есть кто-нибудь?»
Вообще-то мама запретила нам звать кого-нибудь «Эй». Она считает, что
это звучит так, как будто ты с отвращением разговариваешь с инвалидом.
Я делаю это в порядке исключения. Сейчас как раз такой случай.
«Эй?»
В темном коридоре очень тихо. Ночью в больнице жутко.
Тут из кабинета выходит медсестра, к счастью, не медбрат. А где Петер?
«Вы можете зайти ко мне? У меня в палате пахнет газом».
Ее лицо становится очень серьезным. Она верит мне. Это хорошо.
Мы заходим в палату и принюхиваемся. Больше ничем не пахнет. Этот
сильный запах газа. Его просто больше нет! Ни газа, вообще ничего. Опять это
случилось.
«Ах, нее, все-таки нет. Зря только время потратили», - я преувеличенно
улыбаюсь уголками губ.
Хочу, чтобы это выглядело как шутка.
Но у меня плохо получается. Я не могу понять, почему я снова попала
впросак по своей вине. В сотый раз. Приблизительно.
Она смотрит на меня с пренебрежением и уходит. Она права, такими