ужасными картинами с Иисусом. Их повесили медсестры, чтобы понравиться
своим родителям. Они же все равно рано или поздно попадут сюда – родители.
Проктологическое отделение. Онтология. Паллиатив. Что-то из этого будет точно.
Если они не будут ухаживать за ними дома, что я считаю лучшим вариантом. Я
иду, сильно наклонившись, и держусь за живот, так как в такой позе я не достаю
до задницы. Она болит. Я у стеклянной двери, которая ведет к лестнице. Мне
надо сильно, как Робин, нажать на кнопку, и огромная стеклянная дверь
полуавтоматически открывается. Я стою, не прохожу. Я не взяла деньги. Блин.
Придется возвращаться. И на обратном пути меня никто не замечает. Наверное,
мне можно медленно ходить. Мне можно и самой обрабатывать свою рану. Это же
самое негигиеничное место из всех, которое Робин только может себе
представить. Палата 218. Моя. Открываю дверь и захожу. Снова тишина. Из-за
своей идиотской забывчивости я зря потратила много энергии. Я заглядываю в
ящик своего металлического стола. Там лежит немного денег. Должно быть,
мама положила, когда я спала. Или она говорила мне об этом? Или мне это
приснилось? Что за память? Во всяком случае, деньги у меня есть. По дороге я
держу их в руке. Простыней с карманами еще не придумали. Задница привыкает к
движению ног. По сравнению с первой попыткой я иду немного быстрее. Это
точно из-за того, что постепенно начинает действовать таблетка. Всю дорогу я
пялюсь в пол. Посмотрим, докуда я дойду, и никто не спросит у меня о моем
внешнем виде. Я нажимаю на кнопку. Дверь открывается, и на этот раз я прохожу
через нее. Лестница как новый мир. Здесь смешиваются различные болезни. Тут
ходят не только пациенты с больной задницей и медсестры проктологического
отделения. Старая женщина с воронкой на носу проходит мимо меня. Шланги из
носа заканчиваются в сумочке, прикрепленной к ходункам.
Наверно, у нее болит что-то в голове, это не из области проктологии. Хоть
какое-то разнообразие. Она заплела красивые седые волосы в длинную косу и
несколько раз обмотала ее вокруг головы. На ней красивый халат. Черный с
огромными розовыми астрами. И красивые тапочки. Из черного бархата. Через
тапочки заметна шишка на стопе. Это ганглий на большом пальце ноги. Он растет
в бок, возвышаясь над остальными пальцами. И поэтому он давит на суставы
пальцев ног, и они выпирают. Пока он не окажется далеко от ноги. Таким
образом, шишка обладает разрушающей силой. Со временем она порвет всю
обувь. И эти черные бархатные тапочки скоро тоже порвутся из-за этого. Теперь
пальцы, как зубы в челюсти, которые толкаются, вытесняют друг друга и
становятся кривыми. Но в этой борьбе побеждает большой палец. Я это знаю. У
меня тоже есть шишка на стопе. У нас в семье она есть у всех. И со стороны отца,
и со стороны матери. В принципе, очень плохие гены, если посмотреть на
ситуацию в общем и целом. Так как большой палец хочет быть на месте
маленьких пальцев, их надо постепенно удалять. У моего дяди, бабушки, моей
мамы почти не осталось пальцев. И так будет продолжаться до тех пор, пока их
ноги не будут похожи на копыта черта.
Я снова хочу думать о чем-то прекрасном и ищу еще что-нибудь,
заканчивая разглядывать бабушку.
Да, даже вены у нее на ногах красивые. Раньше такие рисунки из вен я
назвала бы расширением вен. Но я как-то спросила. Они называются варикозом.
Всё в ней красиво. Кроме шишки и шлангов. Но шланги скоро уберут. Надеюсь,
она не умрет с ними.
Я вызываю лифт и держу кулачки за симпатичную старушку, и здороваюсь с
ней очень громко.
На случай, если она плохо слышит. Старые люди часто пугаются, если с
ними кто-то начинает разговаривать. Они уже привыкли быть невидимками для
других. Но очень рады, если кто-то их все-таки заметил.
Лифт приехал сверху.
Я могу определить это по красной стрелке. Насколько я помню со времен
моей стерилизации, кафетерий находится на нулевом этаже.
Двери лифта раскрываются посередине с громким скрипом и приглашают
меня войти. В лифте больше никого нет. Хорошо. Я нажимаю на кнопку U [прим.
нулевой этаж].
Там рядом и кафетерий. Во время поездки в лифте я поднимаю мою тогу
рукой, в которой я держу деньги, а другой рукой вытаскиваю сделанный своими
руками тампон. Он весь в крови и слизи, я кладу его рядом с кнопками.
На самое видное место в лифте. Прямо снизу расположен поручень, чтобы
держаться, похожий на перила. Я складываю окровавленный скользкий тампон
подковкой и кладу его прямо посередине поручня. Получилось. Снова опускаю
тогу, как будто ничего и не произошло. Дверь открывается, там стоят двое
мужчин. Отлично. Должно быть, это отец и сын. В этой семье тоже немного
говорят о важнейших вещах жизни. Я вижу это по их лицам. Отец болен. У него
серо-желтое лицо, он в халате. Может быть, он заболел из-за курения? Сын,
видимо, его навещает. Я здороваюсь, просто излучая радость. «Здравствуйте,
господа».
И, выпрямившись, я выхожу из лифта. Недолго, но получается. Мужчины
зашли в лифт. Занавес опускается. Я снова сгибаюсь и слышу из лифта
возмущенный, слабый от старости голос: «Что это такое? Бог мой».