доказать мне и миру, что ничего страшного не произойдет, если использовать
бинты с бактериями других людей на них, чтобы остановить собственное
кровотечение на отрытых ранах. Я проверю это: переодевшись в зеленого ангела,
я каждый день буду стучать в дверь, одновременно открывая ее, так я застукаю
пациента с больной задницей, когда он будет маструбировать. Так быстро
знакомишься.
Заходит Робин.
Улыбаясь, он протягивает мне накидку. Я опускаю свое одеяло на колени. Я
лишь делаю вид, что мне все равно, что он видит меня абсолютно голой сверху. Я
начинаю разговор, скорее для того, чтобы расслабиться. Я надеваю накидку на
руки и прошу его завязать мне ее сзади. Он завязывает маленький узелок на
затылке и говорит, что ему нужно продолжать работать. Но еще он добавляет: к
сожалению.
Он уже давно ушел, как кто-то снова стучится в дверь. Он точно что-то забыл или
хочет мне что-то сказать. Пожалуйста.
Нет. Это мой отец. Неожиданный визит. Так у меня никогда не получится
заманить обоих в палату. Я имею в виду моих родителей, если они приходят и
уходят, когда им захочется, не обращая внимания на график посещения больных.
У моего отца что-то странное в руке.
«Здравствуй, дочка. Как у тебя дела?»
«Здравствуй, папа. У тебя уже был стул?»
«Какая наглость», – говорит он и смеется. Думаю, он понимает, почему я
спрашиваю его об этом.
Я протягиваю ему свою руку, как я делаю всегда, когда папа должен мне
что-то дать. Он кладет мне в руку подарок. Что-то непонятное в прозрачной
фольге.
«Шарик? Серый шарик? Спасибо, папа. Это точно поможет мне поскорее
выздороветь?»
«Открой. Ты слишком быстро делаешь выводы, дочка».
Выглядит как ненадутая подушка для головы [для поездок], только не в
форме подковы, а круглая, как спасательный круг, но для очень худых людей.
«Ты не догадываешься? Это подушка для больных геморроем. С ней ты
сможешь сидеть и не чувствовать боли. Больным местом ты садишься в середину
кольца, и оно оказывается в воздухе, а если его ничего не касается, это не может
причинить боль».
«О, спасибо, папа».
Видимо, он долго думал о том, что мне больно, и что он может сделать
против этого. У моего папы есть чувства. И кое-какие ко мне. Прекрасно.
«Папа, где такое продают?»
«В санитарном отделе».
«А разве он называется не санитарией?»
«Может быть. Тогда в санитарии».
Это уже долгий разговор для наших отношений.
Я разрываю фольгу. И начинаю надувать круглую подушку. Думаю, такое
занятие, как долго лежать и представлять себе секс с санитаром, совсем не
укрепляет легкие. Через несколько вздохов у меня темнеет перед глазами. Я
отдаю подушку папе, чтобы он надул ее до конца.
На последнем вздохе я специально оставляю особенно много слюней на
ниппеле. Сейчас папа возьмет его в рот, не протерев. Это уже первый шаг к
поцелую с языком. Можно же так сказать, да? Я очень хорошо могу представить
секс со своим отцом. Раньше, когда я была маленькой, и мои родители еще жили
вместе, по утрам из спальни в ванную они всегда ходили голыми. И в паху у
моего отца всегда виднелась такая толстая палка. Уже, будучи маленькой, я была
в полном восторге от этого. Они-то думали, что я ничего не замечаю. Но я
заметила. Еще бы.
Тогда я ничего не знала об утреннем стояке. Я узнала об этом намного
позже. Долгое время, даже когда я уже трахалась с парнями, я думала, что
причиной утренней эрекции являюсь я. Каково же было мое разочарование, когда
мне объяснили, что у мужчин такое бывает, чтобы задержать по утрам мочу. Это
было огромным разочарованием.
Я наблюдаю, как мой отец надувает подушку, и это вызывает у меня
улыбку. То, как серьезно и концентрированно он возиться с этим, напоминает мне
прошлое. Когда мы были в отпуске, на пляже, и ему до потери пульса пришлось
надувать очень много огромных резиновых зверюшек и надувных матрацев для
меня и моего брата. Это была настоящая отцовская любовь. В отпуске он должен
был еще мазать мне спину кремом, чтобы защитить кожу от солнца. На все места,
до которых я доставала, я наносила крем сама. Так я никогда не обгорала. А вот
спина, за которую отвечал мой отец, всегда обгорала. Иногда дело было совсем
плохо. Когда уже вечером я пыталась разглядеть обожженную спину в зеркале,
было видно, что папа поработал очень небрежно. На спине виднелся большой
вопросительный знак, а все остальные участки кожи, кроме этого белого
вопросительного знака, пылали огнем. Очевидно, он выдавил на руку немного
крема, один раз провел по спине и готово. Я тоже всегда замечала, что он как-то
быстро делал это. Хватит рассуждений на тему отцовской любви. Может быть,
после надувания резиновых зверюшек он был настолько слаб, что не мог уже
хорошо наносить крем. Может, от него слишком многого хотели. Именно так. Я
всегда так делаю. Прошу слишком много.
Он видит, как я улыбаюсь.
«Фто?», – произносит он, не вытаскивая ниппель подушки изо рта.
И очень сильно смешивает свои слюни с моими. Ему тоже нравится это, как
и мне? Он тоже думает о таких вещах? Если не спросишь, никогда не узнаешь об
этом. А я об этом никогда не спрошу.
«Ничего. Всего лишь спасибо за подушку для больных геморроем и за то,
что надул ее, папа».