Концовку его умиротворение я и сам видел. Голова Касьяна-дворника отрубленная набок заваливается, и снизу язык выползает… Звери. Хотя… Может, и не зря православная церковь князя Ростислава святым объявила. Потом. Посмертно.
Петриллу местные из пыточной вынули и тут же прирезали — «за успехи в организации налоговой службы».
Жену он ещё сразу после… конфуза избил так, что она ко времени мятежа уже умерла. Это ему в вину не ставили. Поскольку: «твоя жена — тебе её и учить».
Нечипку кияне поймали. Отрезали ему хозяйство и забили в горло. Чтобы не мог народ киевский развлекать-веселить, сказки сказывать — с чьей ещё женой он… пляски плясал. Потом переломали руки и ноги. И забили насмерть.
А вот рисовальщика так и не сыскали. Предполагали, что его в общей толпе прирезали. А потом, когда возами убиенных вывозили на кладбища, особенно никто и не присматривался. Да и как по разбитой, залитой кровью голове, опознать конкретного молодого скомороха из… кордебалета.
Интересно, у местных — пиетета к князьям никакого. Хотя мужик этот, который в гиды напросился, о причине прямо сказал:
— Каждую вошь, навроде меня, мечом не зарубишь. А ногтем давить — не княжеское это дело.
Всем князьям прозвища даны. Нынешний князь — Ростик, Долгорукий тут — Гоша, а противник его давний — Изя.
У меня уши сразу торчком встали: что, и тут евреи?! Какой такой Изя? Соломонович? Давидович? Израилевич?
Не, этот — Мстиславич. Но был в русских князьях в Киеве и Давидович. И не один.
Я человек советский. В очередях вырос. Это буржуины стоят рядом, а реально — врозь. А мы, «совки» — всегда вместе. Особенно, в очереди за чем-нибудь. Поговоришь — многое узнаешь. Я говорить не могу — только слушаю. Роль у меня такая. Но всё равно — интересно. Только лектор наш обозный дошёл до особенностей «текущего момента», как нас пригласили. Точнее сказать: копьём показали. Рогатиной.
Те самые посохи, которые я во время казни у людей Ростика в руках видел. Это не «шаолинь» — это воин русский с копьём. И бьют им — обоими концами. Как это ощущается, когда по тебе хоть и не наконечником, а комлём по спине приложатся — я уже пробовал.
Когда рогатиной показывают — лучше давай быстрее. А то опять… Выкатились на смотровую площадку. Тут Юлька меня снова удивила: лопочет что-то быстро-невнятное и вытягивает из-за пазухи какую-то блямбу на цепочке. Стражник ей показывает — типа «сними и дай сюда», а она к нему придвинулась и так, не снимая, в нос сунула. Стражник, вроде, хотел что-то возразить, но нос к носу с моей горбуньей… Точнее, нос к её свёрнутому и перебитому носу с висящей на морозе каплей… Ругнулся, «проваливайте». Мы и «провалили».
Возница куда-то вправо потянул. Бормочет что-то типа: «ляди, лядские». Ругается что ли? Потом я вспомнил. Я же говорил, что у меня с памятью… несколько странновато стало.
Так вот, «Лядские» — это не дамы, это — ворота. И вовсе не от квартала «красных фонарей». Хотя на мой слух название вполне соответствует сути: в моё время там был Майдан Незалежности. С персонажами вполне соответствующими древнекиевскому духу и названию места. Но мы двинулись в другую сторону. Так и не увидал я, как моя Юлька по тому месту скачет, где через 8 с половиной веков тёзка её скакать будет.
А вообще, «лядские» — это ляшские. Польские. Вот и гадай: то ли просто выверты фонетики с грамматикой и топонимикой, то ли инстинктивное народное предчувствие кое-каких особенностей кое-какого зарубежного национального характера.
Юлька моя потянула влево. Внутри вдоль городской стены. Там впереди ещё стена поперёк — детинец. Город Владимиров. Резиденция великих князей. Именно там и всё происходит. А потом оттуда — проистекает.